— Пойми, старик: октябрь — слово неприличное, — говорили мне мои друзья. — Что-то вроде полового извращения.
Я обижался не за журнал — за себя. Никто из них не прочитал «Хозяина», а уж осудить осудили.
Наше размежевание было обычным разномыслием, и не более. Я отыгрался с лихвой, когда Комраков заключил с издательством договор на книгу для серии «Пламенные революционеры», избрав себе в герои ивановского ткача-большевика. Он объяснил это очень просто и без смущения: за «пламенных революционеров» хорошо платят, а ему, Комракову, деньги позарез нужны: в кооператив вступил — дачу в Красной Пахре строит.
Я же к тому времени написал повесть «Пастух», предложил «Новому миру», там её весьма похвально отрецензировал Виталий Сёмин, рекомендуя к публикации. Таким образом соперничество моё с Комраковым продолжалось и далее. Но это было потом, а пока что мы сидели в каком-нибудь ресторане, и главным было то, что вот мы сидим, мы молоды и полны надежд, мы вместе. И это суть. А остальное текуче, преходяще, остальное суета. Даже то, что казалось нам таким важным: противостояние журналов, литературных партий, идеологических течений.
— Старик, ты какие песни любишь? — спросил однажды Комраков.
— Старинные русские романсы, — отвечал я, еще ничего не подозревая.
— А из романсов который?
— Ну, например, «Гори, гори, моя звезда», «Глядя на луч пурпурного заката», «Растворил я окно».
Нет, наша компания никогда не пела песен. Даже в общежитии. Я всегда жалел об этом, потому что считал: пение песен, равно как и чтение стихов, превращает любую пьянку в дело достойное и даже благородное. Хорошее пение и хорошее чтение, разумеется.
Комраков после вопроса о моих песенных пристрастиях, помнится, куда-то отлучился на минуту, и вдруг от ресторанного оркестра развратным голосом объявили:
— По просьбе нашего друга из Осташкова Юры Красавина исполняется романс «Гори, гори, моя звезда»! И гнусно, надо сказала, исполнили! Тем довольней были мои друзья.
— Комраков, посмотри туда.
Это Олег Пушкин отвлекся от спора-разговора и желал отвлечь нас. Комраков чуть разворачивался корпусом.
— А? Кто такие? Сейчас наведем справки. Где наш услужающий? Я забыл, как его зовут.
Приходил официант.
— Слышь, а что за бабы вон там, длинные такие? — осведомлялся он заговорщицки.
— Насколько я понял, это баскетболистки из союзной сборной.
— О! Бутылку шампанского на тот столик!
Минуту спустя, наш услужающий скользил туда с подносом, на котором стояла бутылка шампанского. Я, как последний жмот, страдал от этих купеческих жестов: каждая трешка на счету, а Комраков позволяет себе, ведь и мне придется за это платить, и мне! Официант, чуть склонясь, говорил что-то «баскетболисткам», те разом оборачивались в нашу сторону, мы дружно поднимали бокалы, они благосклонно кивали. Это ободряло нашу компанию на дальнейшие подвиги.
