— Я — Николай Петрович Федоров, но вы ошиблись номером. Когда вы — сейчас! — уйдете, не откажите в любезности, оставьте свечку. Я постараюсь тогда забыть, что вы взломали дверь в мою комнату.
— Николай Петрович Федоров… — не слушая, произнес сидящий. — Георгиевский кавалерПоручик. Семьдесят второй стрелковый полк.
— Бывший! — оборвал его Федоров. — Бывший поручик. И — семьдесят третий полк! Выкладывайте, что вам от меня нужно, или убирайтесь вон! Можете даже со свечкой убираться…
Он присел перед печкой и стал растапливать.
Незнакомец молча наблюдал, как Федоров штыком раскалывает тоненькие дощечки — остатки шкафа, который, полуразрушенный, стоял здесь же, — как тщательно укладывает лучинки в устье, зажигает, ждет.
— Поразительно! — заметил сидящий в кресле. — Вы, по–моему, ничуть не удивились, что в вашей комнате — незнакомый человек.
— Я устал удивляться… — невнимательно ответил Федоров, вслушиваясь, как потрескивает в печи. Там что–то немощно постреливало, робко шумело, потом вдруг разом взялось, загудело. Федоров сунул туда полено и выпрямился, повеселевший, будто бог весть что произошло.
— Кто бы вы ни были, незнакомый человек, — сказал он, — могу напоить кипятком.
— А ходят слухи, что у вас водится недурственный коньячок, — заметил гость.
Федоров внимательно посмотрел на сидящего. Усмехнулся:
— Что за нелепость! В пайковую эпоху — у обыкновенного советского служащего — вдруг коньячок!
— Валет… — тихо и подчеркнуто произнес незнакомец. — Валька Рыгин сказал мне это.
Федоров промолчал.
— К сожалению, наш другой общий знакомый, с которым вы некоторое время назад имели беседу в трамвайном депо на Суворовском проспекте, — к сожалению, он не смог сегодня прийти вместе со мной. Увы, он уже никогда и никуда не сможет прийти…
— Жаль, — Федоров опять усмехнулся. — С ним было приятно беседовать. Энциклопедического ума человек. Что с ним?
— Нервная работа. Легко ранимое сердце.
— По–нят–но… Ну, что ж! В память о таком человеке придется и в самом деле поискать. Может, что–нибудь найдется?
Корзинку осматривали. Холстина, которой были накрыты продукты, лежала по–новому. Чемодан тоже осматривали.
Отрезал кусок окорока, взял пару больших сухарей, коньяк.
— Может быть, вы вынете руки из карманов? Странно, но я с окопных времен не люблю, когда меня держат на мушке.
Тот легко поднялся. Подошел. Щелкнул каблуками:
— Прапорщик Дымбицкий.
Федоров медленно протянул руку.
— Федоров, — сказал с видимой нерешительностью. — Поручик Федоров,
