— Радуй, Шмаков, радуй…
— Радовать нечем, сам знаешь. «Ванька с пятнышком» убит при невыясненных обстоятельствах инспектором Треневым.
— Почему Тренев действовал в одиночку?
— Некоторые сотрудники действовали в одиночку. Нам казалось, что это будет способствовать широте поиска. У всех был один строжайший приказ: выйдя на Ваньку, ни в коем случае не пытаться брать самим, только установить место его пребывания.
— Чем объяснишь, что за домом матери Ваньки не было наблюдения?
— Это грубая ошибка: о переезде его матери в Питер нам не было ничего известно.
— Что дал обыск?
— Два револьвера. Десять с небольшим фунтов золота. Банковский слиток — из тех, что взяты в августе семнадцатого при ограблении Общества взаимного кредита.
— Мать?..
— Плачет. Похоже, не знала о занятиях сына. В последние дни, по ее словам, он не выходил из дома. Лишь два раза. В первый раз, судя по всему, на свидание с Федоровым. Второй раз — в день смерти, пошел к соседу отнести рубанок. Один раз приходил напиться молодой парень, похожий на офицера. До этого два раза приходил Валет.
— Засаду оставили?
— Да, но в ней, кажется, мало смысла. Шмельков сообщил, что. по малинам слух о смерти Ваньки уже прошел. Слух, надо признаться, странный, но играющий нам на руку. Ваньку, дескать, убил «кровник». Описания «кровника» и Тренева совпадают.
— Мда–а. Тренев, Тренев… Что дальше, Шмаков?
— Остается Валет. Возможно, он знает о связях Ваньки с офицерьем. Остается Федоров. Если в ближайшее время у него ничего не произойдет, придется огулом брать людей Боярского, другого выхода не вижу.
— Что думаешь о письме?
— Зависть. Конкуренция. Обида. Все, что угодно…
— Писал, заметь, человек, который знал, где скрывается Ванька.
— Не думаю, что это Валет. По оборотам в письме — не похоже. Скажу, конечно, пусть добудут что–нибудь писанное его рукой…
— А–ах, Шмаков! Ладно! Иди!
Федоров вставил ключ в скважину. Ключ не проворачивался. Дверь была открыта.
«Наконец! — глубоко вздохнул он. — Наконец–то!»
Возле окна в кресле, развернутом к двери, сидел человек.
На столе горела принесенная гостем свеча.
Шинель распахнута. Руки в карманах. Лицо в тени.
— Добрый вечер, Николай Петрович! — Сидящий произнес это почти весело.
Федоров молча всматривался в него.
— Надеюсь, вы не в обиде, что я этак бесцеремонно…
— Что вы здесь делаете?
— Сижу, жду вас и мерзну. У вас дьявольски холодно, Николай Петрович!
Федоров продолжал глядеть на гостя.
— Надеюсь, что я не ошибся номером, и вы — Николай Петрович Федоров?..
