Тут они оба долго хохотали, а Евгений Вадимыч сидел грустный, унылый.
В этот день, между прочим, он получил письмо от брата. Тот жил далеко и писал редко, но теперь вдруг стал потчевать посланиями одно другого тревожней. Старший извещал младшего, что у них в Кабарде стало припекать: вот-вот стрелять начнут. Так что пора сматываться отсюда и как можно скорее. Неизвестно, ведь, как повернется все далее; не исключено, что вслед за Осетией и Абхазией зоной военных действий станет и Кабарда.
Брат жил там лет тридцать, своими руками выстроил себе дом двухэтажный с огромным подвалом, возвел гараж и хозяйственные постройки — все из кирпича да камня; развел гусей и кур, держал десяток или больше свиней; у него был хороший сад-огород — все это хозяйство приносило немалый доход и позволило старшему достигнуть такого уровня материального благополучия, до которого младшему далеко.
А теперь вот Борис Вадимыч писал, что свиней ему держать запретили, поскольку-де это оскорбляет чувства правоверных кабардинцев, и окна раза два били, и подметные записки подбрасывали: уезжай, мол, русский, в свою Россию, иначе дом подожжем, хозяйство разорим, дочку украдем и увезем в горы.
Государственная власть ослабла, защиты искать не у кого, а последние события в столице Кабарды еще более встревожили брата: национальное движение там нарастало.
«Продадим все и приедем, — бодро извещал он. — Поживем у тебя месяц-другой, пока не купим себе жилье».
«Интересно, как он это себе представляет — „поживем у тебя“, — встревожено размышлял Евгений Вадимыч. — Он что, никогда не бывал в двухкоморочной квартире панельного дома? Где тут спать уложить? Как за стол усадить? Не один, ведь, приедет, а с семьей — жена, дочь-школьница».
Евгений Вадимыч представил себе, как Татьяна мгновенно взвихрится, едва только узнает о содержании письма, как сыновья изобразят на лицах крайнее недовольство и что скажут.
Тоска опять охватила его. Одно утешение было — отправиться на хуторок, как отправились эти Юра и Саня, один — в гараж, другой — на дачку.
На этот раз он добирался туда несколько дней, уже посуху, с тяжелым рюкзаком за плечами, по берегу дикой, совершенно безлюдной реки, заросшей дремучим лесом. На ночь ставил палаточку и сам засыпал под дальний медвежий рев и ближнее хрюканье кабаньего стада. Утром вставал, кипятил чай в котелке и, напившись, шел дальше. Расчет был такой: чем тяжелее путь, тем укромней хуторок и тем радостнее встреча. Всяческие испытания в пути уж непременно искупятся сторицей, а раз так, то вот тебе и дождь, и бурелом, и овраги, и комары.
