— Это кто же кого приручил? — насторожилась Раиска. — Уж не ты ли меня?
— Нет. Ты меня.
Муравлик стоял, потупясь. Потупилась и Раиска. Прав был Витя: было, было, не отвертеться от того. Он приезжал, сидели вот тут на лавочке, и она, играючи, заводила его руки ему за спину, приказывала: «Держи там!» — и целовала, и обнимала, смеясь. Ей то было в новинку, да и ему тоже. Но бедный Муравлик совсем голову терял. Крупная дрожь сотрясала его.
«Ты чего дрожишь, дурачок?» — спрашивала она.
«Не знаю», — признавался он.
Но как только парень пытался обнять ее, она тотчас отодвигалась, а потом опять, уже насильно, заламывала ему руки за спину: «А вот я тебе их там узлом завяжу…»
Смех у нее при этом был очень коварный. Раиску забавляло, что Муравлик был сам не свой от счастья, когда она целовала его, прижимаясь к нему всем телом.
— Ты меня приручила, — сказал он теперь. — Я уж больше никого полюбить не смогу.
Раиска молчала.
— Ты мной завладела, — продолжал он с непереносимым укором, — потому теперь за меня в ответе.
Может быть, и впрямь потом он будет мужественным, но пока что до мужественности ему далеко.
— Ага, я за тебя ответчица перед Богом и людьми, — хмыкнула Раиска. — Слышала я это.
— Не смейся, — сказал он строго. — Тут дело очень серьезное.
— Твой Сент-Экзюпери имел в виду только самого себя, когда говорил, что мы в ответе за тех, кого приручили. Он приручал, он и отвечал. А ты ишь как перевернул! В свою пользу. На себя налагай долги да обязанности, а я пташка вольная, никто надо мной не властен.
— И этот, про которого говоришь, будто полюбила… и он не властен над тобой?
Надежда прозвучала в словах Муравлика.
— Он властен, — тихо сказала Раиска. — Я его холопка, тем и счастлива. Прощай…
Он стоял, как пришибленный.
— Да не горюй! — ободрила его Раиска, уже поднимаясь на крыльцо. — Жизнь прекрасна и удивительна — вот что главное. И не бери лишнего в голову…
И с этими словами ушла в дом.
Сколько он потом ни звякал своим звоночком, не появилась. Зато вышла из огорода мать, о чем-то довольно долго толковала с ним. Раиска глянет из окна — мать в чем-то тихонько убеждает Витю. Или утешает? А он понуро ее слушает…
21
На другой день она должна была опять ехать на базар, но сказалась больной, как и в прошлый раз. Мать не ворчала, собралась сама, причем довольно охотно. Может, надеялась, что там, в городе, Арсений Петрович опять подойдет к ней и предложит подвезти?
«Нет, — подумала Раиска удовлетворенно. — Ты опоздала… Он уже мой».
