7
– Гражданка, вам чего? Гражданка!..
Баба Маня загляделась, задумалась – чуть очередь не прозевала. Схватилась впопыхах, отстегнула булавку, полезла в глубокий карман, зубами развязала тряпицу, вынула книжку сберегательную, всю, как есть, мятую.
– Дочка, мне деньги положить...
Женщина за стеклом попалась строгая, недоступная, в тяжелых роговых очках. Лицо сухое, нервное, в сетке мелких морщин, пальцы на руках тонкие, худые, шевелятся без остановки. На скулах желваки катаются, зубами папиросу грызет. Взяла мятую книжку, раскрыла рывком: посыпалась на колени гречневая крупа.
– Эт-то что такое?..
Баба Маня оробела: ноги ослабли. Вечно она робела перед начальством. И не разбиралась она в чинах, и не спрашивала наперед, какая должность: кто на нее гавкнет, тот и начальство.
– Дочка... – залепетала. – Крупа... Милая! Положить...
А та глядит – зрачками протыкает:
– Я вам не дочка. У меня таких матерей – по сто на день. И все бестолковые. Счет давайте.
– Какой счет?
– Гражданка, вы же не первый раз. Заполните счет, а потом подходите. Следующий!
И пустила дым в колени. Скрипнула зубами. Трудно работать в сберкассе. Ой, как трудно! Это какие нервы надо иметь, чтобы при своей зарплате всю жизнь чужие деньги считать!
– Дочка... – запричитала баба Маня. – Прими, Христа ради!
– Граждане, – задергала щекой строгая женщина, – объясните ей...
– Баушка, – позвал от стола вихрастый парень в кожаной куртке. – Двигай сюда. Счас мы с тобой мигом заполним.
– Господи... Книжка-то у ей осталась. Ничего, сынок?
– Ничего, баушка.
– Скажет еще, не брала...
– Да на что она ей?
– На что – ни на что, а не отдаст.
– Баушка, не при крепостном праве. Найдем и на нее управу.
– Ты, сынок, поживи с мое, а потом лялякай.
– Ладно, – отшутился парень. – Через сорок лет обменяемся опытом. Тебе чего, приходный или расходный?
– Как?
– Брать будешь или класть?
Баба Маня подумала;
– Класть буду.
– Бережливая, значит. Фамилия?
– Никодимова, – громко, по казенному, сказала баба Маня. – Никодимова Марья.
– Отчество?
– Марья Степановна.
– Годится, – одобрил парень. – Так и запишем. Сколько класть будете, Марья Степановна?
– Рубель, – ответила баба Маня. – Один рубель.
– Не много ли? – пошутил. – Не жирно ли будет?
– Не много, – сказала просто. – Сколько есть.
Парень наклонился к ней, шлепнул себя по оттопыренному карману:
– Может, добавить?
Баба Маня ничего не сказала, только глянула сурово.
– Понятно! Распишитесь, Марья Степановна. Вот тут.
Взяла ручку, уложила ее в непослушных пальцах, приладилась поудобнее, расписалась крупными буквами, в две строки с переносом: Никоди-мова. И поставила точку.
