— Не надо этого делать, Ромцю,— чуть не плача сказала Иванна, понимая, какую боль она принесла своим решением молодому богослову.— Поезжайте в Перемышль, сколько там в епархиальном училище есть красивых и умных попадянок, из них будут хорошие хозяйки и верные жены. Ну, а разве вы не можете подыскать себе невесту из светской среды? Хотя бы в том же самом Львове?
— Не уговаривайте меня, милая Иванна. И в службе богу, запрятав глубоко в душе своей разбитую любовь к единственному на земле человеку, могущему быть моей избранницей, я смогу найти себе утешение и отраду. И пусть вас отныне не волнует судьба моя...
Роман Герета, высокий, статный богослов из села Нижние Перетоки говорил так, а в хитрой своей голове, хорошо обученной многим тонкостям обмана, лихорадочно обдумывал точный, рассчитанный до мельчайших деталей план, которому смог бы позавидовать самый искушенный иезуит...
Спустя неделю, переодетый в штатское, Герета сидел за столиком львовского ресторана «Атлас» на площади Рынок и медленно пил из высокого бокала прозрачное и пенистое львовское пиво.
Герета не зря выбрал именно это место и дневной час для тайной встречи с тем, кто мог круто изменить его судьбу и спасти его будущее благополучие. На плечах у Гереты был небрежно накинут светло-синий модный пиджак. Серые шевиотовые его брюки были сшиты у модного портного и не были так широки, как у многих приезжих во Львов с Востока, а из-под пиджака выглядывала тоже хорошо сшитая белая шелковая рубашка-апаш. И ни один непосвященный человек не мог бы узнать в этом франте, мирно посасывающем пиво, богослова, решившего посвятить себя службе всевышнему.
Тот, кого он ждал, его старый школьный товарищ еще по частной гимназии Кукурудзов, Дмитро Каблак, коренастый, широкоплечий парубок лет двадцати пяти, вошел шумно, размашистыми шагами обогнул пустые столики и, протягивая Герете волосатую, загорелую, сильную руку, сказал по-львовски:
— Сервус, Ромцю!
— Сервус,— ответил Герета и придвинул Каблаку полированную табуретку.
— Случилось что-либо, Ромцю? — спросил Каблак.— Никогда твой голос не звучал так тревожно, как сегодня, когда ты звонил мне по телефону.
Повернувшись к друзьям спиной, у пианино сидел музыкант, француз Эмиль Леже. Он тихонько, очень тихо наигрывал знакомые мелодии львовских песенок: «Есть у меня гитара, купленная во Львове», «Володя», «Я условился с ней ровно в девять». В этой «связке», или, как говорили поляки, «вёнзанке», музыкальных мелодий одна незаметно сменяла другую и создавала в ресторане спокойное мечтательное настроение.
