Мы ошарашено переваривали услышанное.
В двадцати шагах перед нами стояло 80 человек ещё более ошарашенных: за год закончить училище! Сразу, наверное, стоит сказать: ребятам с ростом не повезло.
Из всего их экспериментального набора, из всех 80 человек диплом лётчика удалось получить только 37 курсантам. Остальные были отчислены по лётной неуспеваемости. Гонка у них была бешеная: за полгода изучить теорию самолёта с поршневым двигателем и научиться на нём летать, вплоть до боевого применения, за вторую половину года изучить теорию и освоить вплоть до боевого применения принципиально новый реактивный самолёт! Достаточно было простудиться, чтобы вылететь из училища: пропустившего два дня полётов уже не имело смысла дальше учить, — он безнадёжно отставал и тормозил всю группу. Вернуть же отчисленного курсанта в русло нормальной подготовки было уже невозможно: лётчика реактивного самолёта снова сажать на поршневой с сильно отличающейся техникой пилотирования уже было не безопасно. Да и из тех, кто был выпущен, я что-то не замечал ни в большом начальстве, ни в долгой лётной работе.
* * *
Нас обмундировали, обустроили.
Чем армия хороша, — за солдата думает командир. И о солдате заботится командир. Солдат должен только выполнять приказ командира. Разместили нас в просторной светлой казарме с двухъярусными койками.
Каждому солдату положено обмундирование, койка, табурет и тумбочка. Всё. Больше солдату ничего не положено. Остальное хранится в каптёрке у старшины.
Там — чемодан, который ты можешь открыть, не вынося из каптёрки и снова сдать его на хранение. Одежда положена только военная. Туфли, ботинки, сандалии — об этом забыть. Есть только сапоги и портянки. Летние и зимние. Даже носков носить нельзя. Сапоги надо чистить. Пятнышко на сапоге — пятно на твоей репутации. Портянки надо наматывать правильно и в любой ситуации. Даже по тревоге. Сотрёшь ногу, — получишь от старшины наряд вне очереди. Наряд — тяжёлая штука. Если бы только убирать казарму, драить полы — полбеды.
Главное — это стоять, не шелохнувшись, возле тумбочки целых два часа, потом через четыре — ещё два и так целые сутки. Спать можно только ночью. Когда не стоишь возле тумбочки. К концу дежурства считаешь каждую минуту до новой смены. А ведь нужно ещё новой смене и сдать порядок: ни на одной койке не должно быть ни единой морщинки, края соломенных матрацев и подушек должны иметь прямые углы, табуреты должны быть повёрнуты прорезями к двери и идеально выровнены, полы должны блестеть, как сапоги, шинели на вешалках заправлены… Я уж не говорю о порядке в тумбочках, туалете, умывальнике. Хотя туалет и умывальник — это удел избранных. У старшины нередко встречаются «любимчики», которых он начинает «учить». В эту категорию попал и я. Вообще-то попал я правильно. Только тогда этого я не понимал.
