Колени Нанни. Шрам как полумесяц на самой коленной чашечке. Розовый, как внутренняя плоть Нанни, как будто, заживая, ее тело не закрылось над раной, а открылось, чтобы заполнить рану, будто ее более чувственная внутренняя плоть вдруг расцвела и снаружи. Шрам был похож на плоть ее губ, на плоть ее нижних губ.
Стона сжал руками бедра Нанни и прижался лицом к внутренней стороне ее ног повыше колен. Потерся носом о большую — с пенни величиной — родинку и принялся кончиками пальцев покачивать складки обвисшей кожи. Он все покачивал их и щекотал Нанни, пока не услышал, что она смеется. Она стеснялась, но как еще мог он убедить ее в том, что с каждым днем он любит ее ноги все больше и больше? Ее упругое тело, когда ей было шестнадцать, когда старшеклассники Стона и Нанни только начали встречаться, теперь представлялось ему нереальным, пластмассовым, как тело манекена в большом магазине. Он щекотал ее, пока и сам не рассмеялся, и звучание его смеха, спазм внизу живота, улыбка, растянувшая лицо, были, как он чувствовал, проявлением безрассудной и отчаянной последней радости. Поверх белого купального костюма он осторожно положил свою ладонь между ног Нанни, глядя ей прямо в глаза и прижав пальцы к ее лобку. Он прижимал ладонь, чуть задерживал и слегка отпускал, и ни ему, ни ей слова были не нужны. Стона опустил голову на бедро Нанни и заснул.
Потом Нанни купала Стону, смывая с него все неприятности жизни, как смывают с ветрового стекла дохлых насекомых. Она омывала его лицо струйками воды, выжимая над ним губку. Она выливала полные ведра ему на грудь, на спину, погружая в воду все его охваченное жаром тело… И он снова проснулся, глаза его щипало. Ящик. Он вроде бы мочится. Стона сжал мускулы живота, и горячая волна боли пронзила мочевой пузырь, заколола поясницу, отдалась в его слабых, распухших почках. Одна ноздря была забита слизью. Стона набрал в легкие воздуха и дунул. Потом дунул еще раз. Пузырьки слизи упали на щеку, и он задышал свободнее.
Однако боль в почках стала невыносимой. Он приподнял колени на два-три дюйма, насколько позволяли его путы. Он прижался коленями к натянутой над ним веревке, но облегчения не было. Согнуть колени, хотя бы на минуту… на полминуты… он был бы готов отдать за это свой домашний очаг… Почки жгло как огнем. Безжалостные пальцы боли терзали поясницу. Мочевой пузырь вот-вот лопнет от напряжения. Казалось, в нем уже образуется тонкая, быстро удлиняющаяся трещина.
