Алена кивнула.
— Мне было больно. Раньше я видел, как она меня любит, и мне казалось, что все это по-настоящему, искренне. Я не понимал, как можно так быстро разлюбить. И потом, наш сын — он был уже взрослый мальчик, ведь она бросила и его... — Мишель на мгновение задумался. — Потом уже я узнал, что они встречаются, он ездит к ней в Рим, но мне об этом не говорит, словно меня уже нет... Они оба выбросили меня из своего сердца...
В его глазах блеснули слезы. Мишель отвернулся, вытащил платок, захлюпал носом.
— Отец меня постоянно ругал: «Что за плакса растет?!» А я иногда не могу сдержать слез. Это, наверное, плохо?
— Почему?
— Мужчина не должен плакать.
— Моя мать говорила: «Неча попусту слезы лить!» А если нельзя сдержаться, значит, душа облегчается.
. — Как? — не понял он.
— Поплачешь — и легче на душе, так у нас говорят.
— Да-да, и у нас тоже! И теперь за все мои страдания Господь моя наградил тобой.
— Но ведь я могла и не приехать.
— Нет, этого быть не могло.
— Почему?
— Потому что я выбрал тебя и не захотел никого другого!
— По фотографии?
— Да, по фотографии. Я увидел твое лицо и сразу же понял, что это ты. Это как искра. Искра или головешка?
— Искра, а лучше сказать, озарение.
— Да, озарение! — воскликнул Мишель. — Я озарился твоим светом, Росо-маха!
— Но можно было и ошибиться.
— Нет! — воскликнул он. — Мне и подумать об этом страшно! Ты красивая,' искриться...
— Искришься.,.
— Да, искришься, светлая, и я так счастлив! А ты была там счастлива? С тем мужем?
— С тем?
Алена задумалась.
Кузовлев прямо на пороге отобрал у Алены Катюшку, потащил ее в ванную — купаться, сразу же нашел у дочери запотелости, запарил чистотела, сам искупал малютку, да с такой ловкостью, словно только тем и зарабатывал на жизнь, что лечил и купал малолетних детей. После ванны вытер малышку насухо, смазал детским кремом, погугукал с малышкой, покормил ее творожком и уложил спать, спев напоследок короткую песенку.
Катюшка, разомлевшая под его неожиданным напором, ни разу не пискнула, покорно заснув, едва он ей сказал:
— Хорошего понемножку! Глазки закрыли — спать!
Алена тем временем распаковала чемодан и готовила ужин из отбивных и размороженного картофеля. Станислав Сергеевич вытащил бутылку пятизвездочного «Арарата».
— Если честно, то я и сейчас этому не верю, —
неожиданно посерьезнев и хлопая белесыми ресницами, заговорил он. — Мне кажется, что ты сейчас поужинаешь и уйдешь обратно. И твой приход для меня маленькое потрясение! За тебя! За нас!
