— А после свадьбы что тебе говорил?
— А что говорил? Смеялся в усы да твердил: мол, шутейно пригрозил, а про крысу знать не знает, ведать не ведает! Пацанва,мол, накуролесила, а он тут ни при чем! И поди докажи! А у меня этот его шантаж занозой в сердце остался. Оттого и видеть его не желаю, а не только что жить с ним! Испохабил он
мою жизнь, катком по ней тяжелым проехал, и заново ..её не начать. Вот тебе и весь сказ!
Выговорив эти слова, Алена поднялась из-за стола, прилегла на кровать рядом с дочерью, обняла ее, и они обе тут же заснули.
Аграфена Петровна присела на скамью, позабыв о сырниках. Ее всю колотило от услышанного. И не потому что Грабов хотел столь страшное зло содеять. Груша хорошо знала нрав северных мужиков, ничего никогда не страшившихся, а уж если полюбят кого-то, то эту любовь надо с сердцем вырывать. Она переживала оттого, что жизнь дочери в одночасье разломалась и собрать ее заново уже нельзя. Петр же пойдет на все, чтобы вернуть Алену с дочерью. И те же угрозы она в ответ и получит.
Сердце так колотилось, будто готово было выпрыгнуть из груди. Таблетки лежали в приступке печи, но Аграфена Петровна не могла подняться и взять их.
— Ален, Ален... — тихим голосом позвала она, но дочь даже не шевельнулась, мертвый сон сковал ее, и теперь хоть в пушки пали, не проснется.
Груша чувствовала, что еще немного — и ее хватит удар, в глазах уже роились темные мошки и сознание меркло. Она нашарила кружку с холодным брусничным чаем, который не допила дочь, с трудом поднесла ее ко рту, влила в себя, ощутив на языке острый привкус брусничного листа, и эти несколько кисловато-горьких глотков вдруг придали ей бодрости. Загнанное сердце стало потихоньку затихать, рой серых мошек в глазах сам собой рассеялся, испарина выступила на лбу.
Еще через несколько минут поднялась, дошла до печи, проглотила пару пилюль и снова беспомощно опустилась на лавку.
«Вот так хватит удар, некому будет воды поднести, — усмехнулась она про себя, глядя на спящих дочь с внучкой. — Чего я ввязываюсь? Пусть сама решает, где и с кем ей жить. Слава богу, вырастила, на медсестру выучила, на ноги поставила. Мою семейную жизнь мне никто не подсказывал, пусть и Алена сама себе шишки набивает! Ей сейчас с быком бодаться только в радость. Мне же слезы да попреки сносить. Пусть живет как хочет!
Вечером опять пришел Грабов. Он где-то достал девять алых роз, пришел тихий и торжественный, в светлой рубашке и при галстуке, в свадебном костюме, точно готовый снова идти к венцу. Вручил цветы Аграфене Петровне, присел на лавку у двери и стал терпеливо ожидать, что скажет Алена, которая в этот момент кормила ребенка манной кашей и на приход мужа никак не отреагировала.
