— Я стирала, штопала да кормила его, — помолчав, призналась Аграфена Петровна.
— Это как это?! — изумилась Алена.
— А так это! Пришел, пожалился, вот я и приветила. Думала, как поссорились, так и помиритесь, мы с отцом в первый год тоже часто по пустякам лаялись, но потом всегда мирились...
— Надо ж, нашел себе портомою!
— Ты баба и пред мужем не должна саблей размахивать! Наоборот, лаской своей, кротостью да смирением его буйный нрав укрощать и облагораживать. В том и заключается женская мудрость...
— Ой, мам, мне эти твои домостроевские правила еще в детстве надоели! Мужикам от нас только одного и надо, как бы под юбку залезть! Ради этого они тебя на руках готовы носить, но все лишь до того момента, как до себя допустишь! Справят нужду, а все остальное им по хрену! Варка, стирка, дом, ребенок — все!
— Зачем ты. так? Твой отец этот дом возвел, и я никогда не знала, как дрова заготовлять, воду носить, а когда у меня руки заболели, их ломить стало, и я бельё в холодной воде на озере полоскать не могла, так он сам полоскал и с тобой над задачками сидел. Ужель не помнишь?
— Ну и что? — усмехнулась Алена, вспомнив и о Кузовлеве. — Это лишь одно доказывает, что встречаются среди них и нормальные особи! Но я же вижу,, что тебе без отца лучше живется! Сама рассказывала, как пьяный приходил да тебя колотил!
— Бывало, и поколотит, — смутившись, согласилась мать. — Нас если не колотить изредка, то мы в таких стерв превращаемся, упаси господь! Но я никогда от отца скверного слова не слышала; А если и поколотит, то первым всегда прощение просит. Твой отец добрую жизнь прожил, и я от него только доброе видела! И сейчас мне плохо без него! Аграфена Петровна посадила внучку на кровать, отвернулась, чтобы скрыть внезапно нахлынувшие. слезы. Алена нахмурилась, зевнула, ощущая, как сон наваливается на нее..
— Я считаю, тебе надо вернуться домой, людей не смешить и нас не позорить! Раз сошлись, то надо жить! И внучке ни к чему при живом отце безотцовщиной слыть! Вот мое последнее тебе материнское слово!
Мать высказала все столь суровым и непререкаемым тоном, что Алена взвилась и выложила ей все: и какой ультиматум Грабов ей выставил, и как крысу
окровавленную на подушку подбросил, а теперь она его и видеть не может, и прощения ему нет.
Аграфена Петровна была так потрясена тем, что услышала, что в первые минуты не могла выговорить ни слова.
— Я ведь за Кузовлева и замуж-то не собиралась, — помедлив, уже более спокойным тоном проговорила Алена. — Больше того, в Грабова даже влюбилась! С того момента, как он Девятого мая на трибуне стоял с ветеранами. И потом, когда в ординаторскую сам явился и при мне свою рану зашивал. Да прояви он уважение ко мне да ласку, я бы сама за него выскочила и прожила бы, как ты с отцом, всю жизнь. Я с виду только колючая, а внутри обыкновенная. Как все мы. А он такое мне выставил! Конечно, дала согласие, куда деваться?!
