Мишель по-прежнему сидел хмурый, будучи не в силах перебороть упавшее настроение, Виктор же смеялся, пил коньяк, отпускал шуточки, изо всех сил пытаясь поддерживать за столом праздничное настроение.
Алена старалась подыгрывать ему, улыбалась, хотя на душе скребли кошки и хотелось завыть от отчаяния. Не хотелось уезжать в свои мрачные Мытищи, покидать большую виллу, интересных людей, с которыми, казалось, почти сроднилась.
Как-то сама собой выветрилась и обида на Филиппа, Алена почти не помнила подробностей ночной
\мерзости, тем более что у избалованного сынка так. ничего и не получилось. Лишь душа, как выброшенный на улицу щенок, поскуливает от воспоминаний о старой боли. Но это пройдет, она знает.
Алена всю ночь ворочалась, не могла заснуть, ожидая прихода нового дня, а вместе с ним и своего приговора, который оборвет, ее муки. До Москвы три часа лета, глядишь, к Новому году поспеет, справит его с глуховатой теткой и толстушкой дочерью, привезет им сладостей и подарков. Те конфеты, что посылал Мишель, наверняка уже съедены.
Она закрывала глаза, глубоко вздыхал а, ложилась на живот, ощущая исходящий от подушек и простыней запах лаванды, бумажными пакетиками с таким ароматом проложено все белье в доме, и воздух в комнатах пропитан им же. Дешево и хорошо. А что, в наших лесах мало таких трав? Та же мята, земляничник, ландыш. Траву стоит лишь подсушить да рассортировать по пакетикам, потом рассовать по шкафам, углам да полкам — вот и дух в доме приятный. А из русских изб несет кислыми щами, квашеной капустой да огуречным рассолом, не говоря уже о других, гнилостных запахах. Сами в дурном угаре живем и мерзостью дышим. А все оттого, что настолько себе неинтересны, что о других просто и не думаем.
«А все-таки я не зря сюда приезжала, многое тут повидав и немало полезного почерпнув, — повернувшись на другой бок и вздохнув, подумала Алена. — Когда бы я все это узнала, сидя в Мытищах, теперь и о серьезных вещах судить могу, да и на себя смотреть стала иначе...»
И последнее было правдой. Раньше она на себя как-то и не смотрела. Нет, заглядывала по утрам в
зеркало, замечая припухшие от недосыпания веки, но особой стати и красоты в себе не замечала. У них в хирургическом отделении имелись девчонки помоложе и посмазливее, а она так и оставалась «северной росомахой», как ее окрестил физрук за невероятные прыжки к кольцу. Одно время он уговаривал поступать в физкультурный, хоть и, вздыхая, оговаривался: «Конечно, этим надо было бы с двенадцати годков всерьез увлекаться, у тебя многие мышцы еще слабо развиты, а время упущено!» В школе парни только и пялились на ее крепкие бедра, ягодицы, хорошо развитую грудь, не обращая внимания на скуластое лицо с соломенной челкой, нависшей над светлыми, небесными глазами.
