Тартыга против воли начинает думать о старухе. И чем больше думает, тем сильней завладевает им желание сделать что-нибудь такое, отчего всем в избе стало бы легче и свободней жить. Но ничего такого он не находит, неприятная тяжесть наваливается на него, и он говорит досадливо:
– Не надо бы сырую воду давать… От сырой воды вред.
– Што ж поделаешь, – соглашается Игнат. – Как утица, пьет да пьет… Кабысь не померла…
– За ночь-то, чать, не помрет, – вставляет свое слово Агафья.
Голос у обоих спокойный и одеревеневший, видимо оба примирялись с мыслью о смерти старухи.
Потом Игнат и Агафья уходят в сенцы, где спят.
Тартыга тушит лампу и ложится на скамье. Мысли бесконечно бродят в голове, сменяются одна другой и мешают стать, Но от шатавья за день по селу он сильно устал и вскоре засыпает молодым, здоровым сном.
Перед зарей он просыпается. Старуха ворочается на печи, стучит сухими костями по вытертым кирпичам… Одному из ребят что-то почудилось во сне, и он испуганно вскрикнул. Мышь у сундука воровато скребет зубами по дереву.
Тартыга пробует опять заснуть и не может. Вслушивается, как кашляет мать Игната хлябающим кашлем. И ему начинает казаться, что из углов избы со всех сторон окутывает его, как душная овчина, серая деревенская забота.
Он поднимается и свешивает со скамьи босые ноги. Так долго сидит он один. Неясные шорохи стелются вокруг него, подползают совсем близко и напоминают обо всем, чем полна жизнь Игната и Агафьи: нужде, болезнях, скорбях и труде… И душу тихо начинает сверлить тоска от создания, что нечем пожечь.
«Не пойти ли по холодку?..» – думает он, точно убегая от своих мыслей. Встает и смотрит в окно…
Стожары уже высоко, и звезды перед рассветом побледнели.
– Да, надо идти, – решает он.
В потемках одевается, нащупывает рукой железную скобу двери, выходит в сенцы… Наталкивается на что-то мягкое, лежащее на полу. Спит «конопатый» с женой. «Конопатый» просыпается, слепо шарит вокруг себя и вскрикивает:
– Кто тут, спаси помилуй…
– Я, Григорий. В город иду…
«Конопатый» встает… Спросонья он плохо соображает и потому удерживает Тартыгу слабо:
– Надумал-таки?.. А?.. Оставался бы…
– Пойду, дядя Игнат, спасибо!.. Когда-никогда, надо идти.
– Може, хлеба надо али чего?
– Не надо!.. Спасибо!..
Тартыга разыскивает кузов и дорожный подожок. Агафья бормочет несвязно сквозь сон… Ее не будят. Игнат босой и без шапки провожает Тартыгу за ворота. В длинной рубахе распояской он при свете луны похож на старика и вблизи весь сизый и сырой…
