Ближе к вечеру она наконец соблаговолила раскрыть рот и сообщила, что собирается в церковь Бельвиля, на собрание Невинных, желательно, чтобы я ее проводил; Невинные – братская община христиан, они хотят предотвратить несчастья и ужасы, ожидающие нас в эти смутные времена, все соседи туда ходят, и Марианну уже сколько раз уговаривали. Значит, их нотации наконец подействовали.
Я неопределенно кивнул, пробормотав «может быть, там посмотрим», и тут же получил по полной программе за свою бесчувственность и холодность, мне припомнили и тот раз, когда я шлепнул газетой какую-то даму – она замешкалась в очереди за хлебом, а уж как я отношусь к ее беременности, или к нынешним бедствиям! они ведь волнуют всех, кроме меня, во всяком случае меня в последнюю очередь, это даже соседи заметили, собрание Невинных – быть может, наш последний шанс примириться с Богом, молить его защитить нас.
– А с каких пор ты веришь в Бога? – спросил я, вдруг заинтересовавшись. – С тех пор как все плохо или тебя раньше осенило, а ты и не заметила?
Но она и тут решила, что я издеваюсь, и спор оборвался. Ближе к восьми она начала собираться, я отложил кисть, чтобы пойти с ней.
Соседи ждали нас на нижней площадке, а потом мы, кучка унылых теней, практически не обменявшись и парой слов, влились в другую, более многолюдную процессию, струившуюся по улице Пиренеев; люди несли зажженные свечи, защищая их зонтиками, на ногах у них были резиновые сапоги, они бормотали «Богородицу» и всякие отче наши – занятная картина, даже не лишенная поэзии, нелепой и слегка устаревшей, трогательной в своей наивности и бесхитростности; я живо представил себе, как липкая лапа Левиафана сметает всю эту массу святош в дождевиках, вокруг крики, чудище всасывает ртом детей, а я, беспомощный, стою в стороне и наблюдаю эту бойню. Марианна надела темно-синее платье, замечательно облегавшее выпирающий живот, ее волосы намокли от дождя, челка растрепалась, она была восхитительна.
Наш достойный конвой вступил в церковь, тихо, без шума, чинно складывая зонтики. У паперти под дешевыми тентами добровольцы раздавали суп, и все до единого задерживались там, с наслаждением уписывая какое-то варево; меня поразила худоба супружеской пары впереди, руки дамы вцепились в котелок, как умирающий цепляется за последний вздох, и тут я понял, что они подыхают с голоду, вы не берете, спросила дама, вы не хотите получить свою Усладу, значит, вот как они окрестили паек, Услада, какое несчастье, подумал я, какое несчастье, потом ответил, нет, спасибо, вы очень любезны, я сыт, она была так ошарашена, что потеряла дар речи. Церковь была набита битком, рядом со мной стояли хромоножка и горбун, а поодаль, вокруг алтаря, довершая средневековый колорит сцены, выстроились монахи в капюшонах.
