Я дописал небольшое полотно, которое никак не мог закончить, хотя бился над ним уже довольно долго, «Бессмертные созерцают мир», и добавил к картине стихи из «Дон-Жуана», сотворенного Александром Дюма, для меня они звучали предвестьем «Утопленников Эйфелевой башни»:
Восстаньте, довольно вы спали,
Все, чью жизнь оборвали
Предательский нож или яд.
Но оставьте свои пелены
Во мраке гробниц пустых,
И покройте бледные члены
Одеяниями живых.
Когда я ложился спать, Марианна видела десятый сон, я задул свечи и прижался к ней, ее живот был похож на большой нарост, и я почувствовал, как там что-то шевелится, наверное ребенок.
Заготовленные для спектакля маски, Двуликий Шут и Король Корморан, казалось, следят за нами со стула.
Когда я проснулся, стрелки настенных часов – мы продолжали их старательно заводить, чтобы не потерять счет времени, – показывали, что день уже в разгаре, было почти двенадцать, а за дверью звучал голос, от которого я похолодел, юный, мелодичный, чуть слащавый голос напевал ЗАВТРА БУДЕТ ТЕМНО, ЗАВТРА БУДЕТ СОВСЕМ ТЕМНО, и я подумал, черт, она спятила, слетела с катушек, но милую эту считалочку мурлыкала в столовой вовсе не Марианна в приступе безумия, а пластинка, виниловый диск, видимо поцарапанный, повторяя одну и ту же фразу, ЗАВТРА БУДЕТ ТЕМНО, ЗАВТРА БУДЕТ СОВСЕМ ТЕМНО; Марианна только смотрела, как он крутится, смотрела не отрываясь, точно зачарованная, ЗАВТРА БУДЕТ ТЕМНО, ЗАВТРА БУДЕТ СОВСЕМ ТЕМНО, действительно, судя по тому, что было за окном, рассвета, похоже, не ожидалось.
– Там что, – крикнул я, – свет дали?
Она не ответила, лишь показала пальцем на вилку проигрывателя, выдернутую из розетки и свисающую на пол, пластинка продолжала вертеться без всякого электричества, колонки усиливали звук зловещей песенки, как если бы все работало нормально.
Я почувствовал, что меня бьет озноб, по телу бежали ледяные мурашки, ЗАВТРА БУДЕТ ТЕМНО, ЗАВТРА БУДЕТ СОВСЕМ ТЕМНО, я бы уже не удивился, если бы эта штуковина захохотала, однако я нашел в себе силы оторвать Марианну, все еще сидевшую на корточках, от этого колдовства, отвести ее в сторону и произнести ровным голосом, устанавливая звукосниматель на рычаг: ну что за сволочь, и ведь уже не первый раз, наверно, накапливается статическое электричество – вещдок вернулся в конверт, – «Встаньте, дети, в хоровод», надо же, не помню, чтобы у нас такое водилось; а потом я пошел сварить себе кофе на газовой плитке и все балагурил: а ты думала, там оборотень сидит себе и поет, ха-ха? ну уж нашла чему удивляться, – но все мои шуточки падали в пустоту, остаток дня она была в отключке, ходила с отсутствующим видом, вся во власти призраков, признаться, ее безмолвное присутствие за спиной несколько выводило из равновесия и мешало заниматься делом.
