Князь медленно поднялся с высокого резного кресла, обвел пирующих взглядом.
— Полны ли чаши? — привлекая внимание, возвысил Всеволод голос.
Рев был ему ответом.
— Ноне славим мы дружину володимирскую, воевод, сына моего Юрия. Бог даровал им победу. И победа сия да будет предупреждением врагам нашим, да возвеличит землю володимирскую и укрепит порубежье. Осушим же чаши во славу!
— Слава великому князю!
— Слава князю Юрию!
— Слава! Слава! Слава! — гремело за столом и эхом отдавалось на княжеском дворе, на площадях и улицах города. Владимир праздновал победу.
Уж за полночь Юрий покинул пир. Он с трудом пробрался через двор, заполненный пирующим народом, и вскоре оказался у соколичего домика, погруженного во тьму. И только одно окно — окошко ее светелки — теплилось светом.
«Ждет!» — радостно екнуло сердце.
Юрий взбежал на высокое крыльцо: дверь оказалась не запертой, как не запертой оказалась и дверь, ведущая на женскую половину. Юрий прошел по узкому коридору и осторожно толкнул дверь светелки. Освещенная одиноко горящей свечой, Дубрава стояла, прислонившись спиной к стене, простоволосая, в белой льняной рубахе.
— Пришел! — со стоном выдохнула девушка и медленно опустилась на стоявший рядом столец: томительное ожидание окончилось и силы оставили ее.
Юрий опустился перед ней на колени, прижался лицом к горячим ладоням.
— Дубравушка, лада моя, ждала ли? Рада ли возвращению моему? — шептал Юрий, целуя ее руки.
Девушка приподняла ему голову, глянула в глаза, словно опалила, молча прильнула к его губам. Кровь горячей волной ударила в голову. Хмельной от выпитого вина и девичьих поцелуев, Юрий поднял Дубраву на руки и прошел в спаленку, где белым облаком возвышалось ложе.
Светало. Утомленные, пресытившиеся ласками, они лежали, тесно прижавшись друг к другу, слушая удары сердец. Первым нарушил молчание Юрий. Склонившись к самому уху девушки, он прошептал:
— Дубравушка, милая, лада моя. Ночь на исходе, и я не хочу, чтобы меня видели выходящим из ложницы. — Помолчав, он добавил: — Люба моя, жизнь без тебя не в радость. Хочу просить отца дозволения жениться на тебе.
Девушка вздрогнула, зябко повела плечами. Накрыв его губы ладошкой, она с нескрываемой горечью тихо проговорила:
— Не быть горлице рядом с соколом, не лежать на княжеском ложе холопке. А любить мне тебя никто не запретит. Прошу, любый мой, коли хочешь быть со мной, не ходи к князю, не говори ему о нашей любви. Прознает великий князь про нас, чует мое сердце, разлучит.
