— Это почему же это — вторая? — удивился парень. — А какая тогда первая?
— Ну, вот видишь, — Лешка повернулся к Аргипу. — Со второй причиной он уж согласен. Боится, боится, парень.
Задержанный презрительно молчал.
— А первая причина, конечно же, интерес! Есть интерес, есть — как не быть, а?
— Какой еще интерес? — Зевка лениво хмыкнул. — Э, тавулляорий, кончай башку парить.
— К твоему сведению, уважаемый Зевгарат, моя должность правильно именуется — старший тавуллярий.
— А, один черт!
— Так вот, — Алексей азартно потер руки. — Теперь — об интересе. Интерес, дружище Аргипе, означает — заинтересованность, — повернув голову, быстро пояснил молодой человек. — И в чем же таком заинтересован наш старый друг Зевка?
Допрашиваемый ухмыльнулся:
— Очень любопытно послушать. И в чем же?
— Не «в чем», а «в ком». В некоем человечке, очень непростом, имеющим связи… который — вы все на то надеетесь — очень скоро вас отсюда вытащит. Ну, если отсюда и не успеет — так с каторги, точно.
— Ха! Скажете тоже — с каторги!
— Ага! Значит, имеется такой человечек!
— Не знаю, про кого вы сейчас говорите… — закусив губу, задержанный сверкнул глазами. — Но я вам больше ни слова не скажу! И вообще, без защитника с вами больше разговаривать не буду.
— Хорошо, — чрезвычайно любезно согласился Лешка. — Завтра же я тебе предоставлю защитника, а себе — палача. Лады?
Зевка заерзал — видать, не очень-то ему хотелось быть подвергнутым пыткам.
— Ну, пока иди… может, чего надумаешь Как надумаешь, сообщишь стражнику.
Широко улыбаясь, Лешка лично вывел Зевку в коридор и передал конвойному. Вернувшись обратно, он уселся за стол и, тяжело посмотрев на напарника, сообщил:
— Невеселые у нас нынче дела, братец. Зевка-то мой намек на палача не воспринял. А что это значит?
— Что это значит? — эхом повторил Аргип.
— А это значит, что некий, упомянутый мной, человечек — существует, и Зевка боится его больше, чем палача! — нервно потерев руки, старший тавуллярий уселся на стол. — Честно говоря, что может палач по такому делу? Ну, назначу я плети или, скажем, дыбу… И все! Это даже и не пытки, а так, чистой воды устрашение — на испуг.
— А…
— А настоящую пытку ко всем нашим разбойникам, окромя, может быть, главаря, применить нельзя — незаконно! Они ж не убийцы, не злоумышленники против базилевса, не государственные преступники — закон не дает нам права пытать их по-настоящему. Да и. честно говоря… — Лешка поморщился. — Не очень-то я вверю в пытки. Слабые вполне можно выдержать, ну а на сильных — просто оговорить себя или кого угодно. Нет, пытки — не наш метод. Мы должны куда как тоньше работать, куда как тоньше…
