— Это Аристофан — «Женщины в народном собрании», — пояснила она. — Рекомендую — обхохочешься.
— Спасибо, любезная госпожа, — встав, гость поклонился, приложив книгу к сердцу. — Опасаюсь, правда, принять даже на время столь дорогую вещь, я ведь снимаю небольшую комнатку в доходном доме, а запоры там такие хлипкие.
— Ну, не столь уж и дорогая эта книга, — Ксанфия усмехнулась. — Она ж не на пергаменте — на дешевой тряпичной бумаге из фракийских мельниц. Ну, конечно, труд переписчика недешево стоит…
— Я буду беречь ее, как зеницу ока! — истово заверил Аргип и, мягко улыбнувшись, откланялся.
— Славный юноша, — проводив гостя, задумчиво произнесла Ксанфия. — очень славный.
На следующее утро, сразу по приходу на службу, Лешка упросил Злотоса дать разрешение на дополнительный допрос перекупщика Аргироса Спула. Допрос, впрочем, ничего не дал — перекупщик, немолодой сутулый мужчина с желчным лицом ипохондрика, божился, что не имел никаких связей с бандой и знать не знает, кто такой Герасим Кривой рот.
— Что, так и не заговорил перекупщик? — по возвращению из узилища к Лешке заглянул Злотос. — Я так и знал. Он ведь упрямец, этот господин Спул, большой упрямец. Ладно, у меня заговорит…
Не прощаясь, Злотос покинул кабинет и, насвистывая что-то веселое, быстро зашагал по темному коридору секрета.
Алексей посидел, подумал и, поймав на себе вопросительный взгляд напарника, велел тому привести на допрос Зевку. Интересно стало — что там будет врать этот кудрявый ворюга?
— Кто-то еще? Да нет, что вы, ни кто не остался, — с порога замахал руками Зевка. — Всех взяли. Да вы ж меня знаете, господин старший тавуллярий, ну, зачем мне врать?
Лешка усмехнулся:
— Вот я и думаю — зачем? Хочешь, поразмышляем вместе.
— Да больно мне надо ломать голову! — задержанный презрительно скривился. Это ведь ваша работа, вот вы и думайте.
— И подумаем, — с усмешкой заверил Алексей. — Итак… — он поднялся на ноги и медленно заходил по кабинету из угла в угол. — Что мы имеем? Имеем некоего господина Зевку, вора…
— Это еще не доказано!
— …вора, который почему-то не хочет рассказывать о своих оставшихся на свободе подельниках. Почему? Предположим, он их боится. Может так быть? Вполне.
— Вам бы в поэты податься, господин старший тавуллярий, — скривившись, посоветовал Зевка.
— Может, когда-нибудь и подамся, — Алексей ухмыльнулся и продолжал, незаметно подмигнув внимательно прислушивающемуся к беседе напарнику. — Итак, вторая причина — страх. Так, Зевка?
