— Карл Оттович? Девочка, его уже три недели как арестовали! Как за что? Он же немец! А ты что, родственница ему? А, просто так… Просто так, я тебе советую, не ходи сюда больше.
И, притянув Свету уже за порог, в коридор, шепнула, обдавая смешанным запахом духов и жареного лука:
— Я знаю, он хороший человек… Но ему сейчас ничем не поможешь, и ты иди, и ты тут не была, и к нему не ходила никогда, поняла?
Той странной тётке Андрейка помог донести вещи, потому что она была на костылях, а в каждой руке по чемодану. Старая, большая и грудастая, волосы серые от седины и собраны в пучок. А щёки были как-то втянуты в две ямочки, так что губы чуть не бантиком, и это совсем не подходило к её монументальному виду. Но она была в военной форме и с двумя медалями, и ещё с орденом Красного Знамени: ого-го! Она добродушно приняла его помощь:
— Вот спасибо, парень! Тут два шага всего от остановки, я думала, сама доберусь. А забыла, что теперь прыг-скок на одной ножке.
— Это вас, тётенька, на фронте ранили? — с почтением спросил Андрейка.
— А где ж? Ещё спасибо, что не ампутировали. А то была б, как пират, на деревяшке.
Она беспечно засмеялась и поворошила ему волосы:
— Слушай, будь другом. Сбегай в домоуправление, скажи, Тимофеева с фронта прибыла, пусть ключи дадут.
Через час он ещё не ушел, сидел у тёти Клары за столом, она рассказывала ему про Сталинград и угощала его мясными консервами и шоколадом.
— Налегай, не робей, мне спецпаёк выдали, а на что мне те шоколадки! Это дело пацанячье. Тебе сколько лет?
И, услышав ответ, нахмурилась, соображая.
— А моему Петьке сейчас одиннадцать бы было. Видишь, мамка вернулась, а сынку разбомбило.
Она говорила вроде легко, видно, давно узнала и уже научилась с этим жить. Как говорят женщины, узнавшие только что — Андрейка уже знал по Анне. Ему было очень, очень её жалко, и Петьку ее тоже. Доехал бы до эвакуации, перебился бы там, и была бы у него теперь такая геройская мама, на зависть всем пацанам.
Тут в дверь постучали, пришли соседи с бутылкой:
— Кларочка, с возвращением!
Комната быстро наполнилась всяким народом, уже не хватало места сесть, тетка в халате с лилиями разливала по стаканам, а когда разлила — все притихли. И ничего не сказали почему-то, и не чокались. Так выпили. А тетя Клара сунула ему тяжёлую, сквозь обертку пахнущую плитку шоколада и сказала:
— Забеги завтра, а? Поможешь мне то-се, если не занятый.
Плитку он честно поделил на восьмерых, очень удобно было делить по долькам. А забежал и назавтра, и потом, и забегал уже каждый день. Она была штормовая тётка, эта Клара: смеялась басом, курила — дым столбом, пела фронтовые песни. Про "вьется в тесной печурке огонь" и про "жди меня, и я вернусь". Ямочки на щеках, Андрейка уже знал, были следы пулевого ранения — прямо насквозь. А она только смеялась:
