Солнце пригревало так здорово, что можно бы даже скинуть телогрейку, а Катя по-прежнему ходила укутанная в большую материну шаль так, что торчали одни глаза.
— Катя! — быстро заговорил Генка. — Сейчас мы покажем тебе одного человека, нам нельзя, а ты послушай, что он будет говорить! Ты же маленькая — тебе ничего! Поняла? Только чтобы — никому это! А, Кать?
— А подслушивать плохо, — сказала Катя.
— Это плохо, когда хороших людей подслушивать, а когда плохих — это хорошо! Поняла? Только — никому! Это тайна. Знаешь — большущая тайна! Может, я из-за этого жизнью рискую. Поняла?
Катя кивнула. Еще бы: жизнью человек рискует!
Фат глядел скептически.
— Ты постарайся только, сделай вид, будто просто так стоишь. А сама слушай. Потом расскажешь нам. Ладно? Я тебе, Кать, вот так должен буду! — Генка показал рукой над макушкой. — А дома не говори! Я потом скажу, когда можно говорить. И никому не говори! Ладно?
— Ладно, — сказала Катя. — А я там колесики оставила.
— Пусть, пусть! Колесики не пропадут! — утешил Генка, увлекая Катю за собой. — Мы тебе сто таких колесиков подарим! Тысячу! Даже миллион! Только миллион — это в комнате не поместишь… — истины ради заметил Генка.
Фат брел следом.
Около Арсеньича осталось всего два мужика. Дроля все так же тянул пиво. Но когда еще один клиент Арсеньича отставил ружье, Дроля сунул кружку продавцу и не спеша направился к тиру.
— Вон! — показал Генка. — Видишь, к тиру идет? Ты стань рядом, будто хочешь посмотреть, как стреляют, и слушай! А мы будем ждать тебя.
Маленькая Катя с хладнокровием несмышленыша поднялась на деревянную площадку тира почти вслед за Дролей.
Генка и Фат наблюдали издалека.
Катя закусила указательный палец и принялась разглядывать то Дролю, то, приподнявшись на цыпочки, чтобы видеть через барьер, — жестяные фигурки зверей.
Дроля взял ружье, переломил его, зарядил и стал целиться.
Наконец отошел от стойки последний клиент. Арсеньич и Дроля остались один на один.
Дроля сделал выстрелов пятнадцать, когда Катя отошла от него и спокойненько направилась к поджидавшим ее друзьям.
— Чего это она? — мрачно спросил Фат.
Генка не знал — чего. Расспрашивать ее здесь, в гуще людей, нельзя было, и Генка заспешил к монастырю, жестами показывая Кате, чтоб торопилась.
— Ну! — Генка тронул ее за плечо. — Почему ушла?!
— А ему ж не с кем разговаривать!
— Как — не с кем? — Фат нахмурился. — Что он — и не говорил ничего?
— Говорил.
— Кому?
— А тому, что пульки ему такие черненькие давал.
