— Он хороший конструктор, — говорит директор, — только гоношистый немного, но это пройдет с возрастом.
— Способный парнишка, — соглашается Васюрин. — Я набросал ему схемку, так, в общих чертах, а он уловил — и, смотри, какой аппарат получился.
— Ты не финти, — усмехается директор. — Конструкция-то патентоспособная, что же ты на нее заявку не сделал?
— Времени на все не хватает, руки не доходят.
— Можешь это другим рассказывать, а я-то тебя знаю, ты своего не упустишь.
— Некогда, говорю! — сердится Васюрин. — Некогда мне пустяками заниматься!
Хлопает дверь, они заходят в директорский кабинет, и сразу становится тихо.
— Плюнь, — говорит Алан, — не обращай внимания.
Значит, он тоже слышал. Впрочем, бывают и массовые галлюцинации.
Он усаживается на длинную деревянную скамейку, стоящую у стены, и протягивает мне пачку сигарет:
— Закуривай.
— Ты же знаешь, — отмахиваюсь, — я не курю.
— Прости, опять забыл, — он щелкает зажигалкой, затягивается со смаком и говорит: — Я тоже брошу. Как только закончу институт — сразу же бросаю.
Он такой, у него все будет как у людей.
— Можешь не приходить завтра, — говорит, — редуктор я и сам налажу, а в остальном у нас порядок.
— Ладно, — отвечаю, — не приду.
Мы долго сидим молча, я на одном конце скамейки, он на другом, а между нами широкая доска, отполированная многими задами, и вдруг, словно прорывает меня, я рассказываю ему о Зарине, с болью и жалостью — слышь, Людок?! — о парализованной девушке рассказываю, о том, что скрыто от посторонних глаз, чего вроде бы и нет вокруг — о беде человеческой рассказываю.
ЗАРИНА.
На языке скифов, сарматов, аланов и осетин — зарин — это золото, известный своими свойствами желтый металл.
Или — золотко, золотце — ласкательное.
Зарин — на языке военных специалистов — это отравляющее вещество нервно-паралитического действия. Сокращенно: ОВ.
ВПОЛНЕ СОВРЕМЕННОЕ ИМЯ.
— Слушай, — говорит Алан, — то ли в Зарамаге, то ли в Хумалаге есть один лекарь. Если хочешь, я узнаю о нем…
…и журавли, печально пролетая…
Домой я возвращаюсь кружным путем, скорее удаляясь, чем приближаясь к дому. День кончился, а я все еще живу, вступив в пределы д р у г о г о времени, я пережил праправнуков своих и прапраправнуков, и они разбрелись по свету, размножившись, образовав большие и малые народы, а я все еще бреду по оледеневшей земле, по окраинной улочке, и они, проходя мимо, не узнают меня и не узнают друг друга, забыв о родстве, бегут, глядя себе под ноги, одинокие в ночи, и я не узнаю их, забыв о единокровии нашем, и неожиданно для себя подхожу к мосту, под которым река течет, но не Лета, а Терек, скованный льдом у берегов, но свободный в стремнине, рокочущий сдержанно, и, явившись из тьмы, передо мной возникает встречный, старик, лицом похожий на грека, и, тревожно озираясь по сторонам, он шепчет, словно в заговор приглашает вступить:
