— Одиннадцать, — шепотом считает лейтенант.
— В этом году все перепуталось, — вздыхает кто-то.
— Эй, как там тебя?! Петраков! — дурашливо орет один из охотников. — Можешь достать их из своей пушки?
— Я тебе достану! — срывает накопившееся Миклош Комар. — Так тебе достану — кишки свои не соберешь!
— Они же все равно на верную смерть летят, — оправдывается крикун.
— Нет, — говорит второй охотник, — раз летят, значит, знают где-то теплое озеро или болото.
— А может, вожак ошибся? Это с ними бывает, с вожаками.
— А я думаю, они потепление чуют. Иначе не сунулись бы в перелет.
— Старики говорят — весна должна быть ранняя в этом году.
— Если ранняя, то где же она?
— Чего захотел! Только февраль начался.
Слушаю, смотрю на журавлей, стою как в сказке у развилки трех дорог и думаю о том, что мог бы стрелять сейчас на первенстве страны или мира, и это был бы кто-то другой в моем обличье, с другими связями и образом жизни, и в том же самом обличье я мог бы консервировать овощи и растить внуков Бесагура, крепить нашу семейную цитадель, и это тоже был бы я, как и третий, отвергший первых двух и размышляющий теперь о том, закономерен его выбор или случаен, и если это пришло мне в голову, значит, я сомневаюсь? или просто любопытствую? или печалюсь о том, что не могу идти сразу по трем дорогам и, следовательно, обречен на сомнения? Сентиментальный вариант биографии — ах, кем бы я мог стать! Или героический? Прекрасная тема для детской радиопередачи:
УГАДАЙКА.
А журавли улетают все дальше, и крики их уже не доносятся до нас, и только черные точки можно еще разглядеть в морозной дали, а вот уже и точек не видно, но мы смотрим им вслед, в пустое белесое небо, стоим как завороженные, не можем опустить головы.
— Отбой! — командует Миклош Комар. — По машинам!
И снова мы едем, и зеленый тент полощется над нами, и можно вроде бы заводить песню, но сопризывники мои молчат, приуныв, каждый думает о своем. Один из них смотрит на меня, не отрываясь, он начал игру в гляделки еще на первой нашей перекличке, и лицо его тогда же показалось мне знакомым, и надо было сразу подойти к нему к спросить: «Где я мог видеть вас раньше?» — но я не решился, а потом уже и не хотел этого, противясь его настойчивости, и вот он сам подсаживается ко мне и улыбается.
— Ты не помнишь меня? — спрашивает.
— Нет, — говорю, — прости, — развожу руками.
— Мы учились в одном институте, — слышу укоризну в его тоне.
— МТИПП? — уточняю, надеясь на ошибку.
