«Если тебе не терпится, если так хочется стрелять, можешь достать его оттуда».
Как страшно он произносит это слово — с т р е л я т ь.
И вдруг, словно впервые заметив меня, отец рявкает:
«А тебе что нужно?! Ну-ка, марш домой!»
Свет меркнет в моих глазах, и последние слова я слышу уже на ходу — ноги сами срываются с места, сами несут меня к дому, и, преследуемый отцовским взглядом, холодея от жути, я перескакиваю через ступеньки, пробегаю веранду, толкаю дверь, стремясь скорее к матери, к ласковому теплу ее и спокойствию.
…Гремят выстрелы. Сопризывники мои выбивают по очереди 18 очков, 21, 22, 19…
— Вольные стрелки, — усмехается Миклош Комар. — Пистолет, как рогатку, держат.
— Миклош, — спрашиваю вежливо, — а сам ты умеешь стрелять?
— Я?! — взвивается он. — А ну иди, стань по перед мишенью, если не боишься! Пули у тебя по-над ухом цвиркнут и все в десятку лягут!
— Иду, — пожав плечами, трогаюсь с места.
— Линию огня без команды не переходить! — вскрикивает лейтенант.
Останавливаюсь, возвращаюсь.
Миклош стягивает перчатку, берет пистолет и трижды стреляет навскидку. 28 очков.
— Ковбой, — восхищаюсь я, — гроза прерий.
— Не то, что некоторые, — сплевывает он. — Которые только языком могут трепать.
— Подожди, — говорю, — теперь моя очередь.
…Спускаюсь в подвал, в наш институтский тир, тяну на себя тяжелую, окованную железом, дверь.
«Явился, — ворчит кудрявый тренер Бегма, — давненько не виделись».
«Зачеты», — улыбаюсь виновато.
«Нашел причину, — кривится он. — Ладно, — машет рукой, — раз пришел, стреляй».
Потом мы разглядываем мою мишень, и Бегма удивляется и сокрушенно качает седой головой.
«Ты же стрелок от бога, — вздыхает он. — Ходи каждый день, и года через два-три мы будем золото брать, мир повидаем».
На левой руке его вытатуирована женская головка с высокой довоенной прической. Под головкой крупные, аляповатые буквы: ЛЮБА-ЛЮБОВЬ. Документально зафиксированная, заверенная печатью,
НЕСБЫВШАЯСЯ МЕЧТА.
(Жену его зовут Клавдией Ивановной.)
«Хорошо, — киваю неуверенно, — с будущего понедельника»…
Мне видится наш с Черменом «Вальтер», вспоминается праздник в глухом лесу, игра, которую Бегма пытается оскопить, лишить волнующей прелести, превратить в обыденность, в ежедневный прозаический труд, возведенный в смысл жизни, и я слышу окрик отца: «Ты что тут делаешь?!» и голос директора школы: «Ему не хватит прилежания», и знаю, что не приду сюда завтра, и послезавтра тоже, и мне неловко перед тренером, и утешает меня только то, что на другой, на правой его руке еще не вытатуирована мужская голова с разлапистой подписью: АЛАН-ЧЕМПИОН.
