— Алан! Я уже взял тебе билет!
Это односельчанин мой, ровесник.
— Вместе будем сидеть! — он радуется так, словно подарок неожиданный получил. — Идем, автобус уже отправляется!
И в автобусе односельчане.
— Алан! — ликуют. — Что так долго не приезжал?
— Зайдешь к нам, Алан?
— Смотри, если не зайдешь, обижусь!
Улыбаюсь, пожимаю руки — я и сам рад встрече, но выражать свою радость так непосредственно и шумно не умею, а может, и не умел никогда, — иду по проходу, и ко мне обращены сияющие взгляды, тянутся руки, гам стоит невообразимый, и, когда автобус трогается, я предлагаю насмешливо, но скорее над собой, чем над ними подтрунивая:
— Может, споем на радостях?
— А что?! — отзывается мой сосед и без раздумья затягивает басовито:
Так едем мы, шумно и весело, и дорога незаметно подходит к концу — село, прощание с попутчиками, новые встречи.
— С приездом, Алан! — приветствуют меня, будто я с края света вернулся.
— Приходи, вечером будем ждать!
Останавливаюсь, здороваясь со стариками, и они, громоздкие в своих кожухах и величественные, смотрят на меня с напускной строгостью:
— Сын Бесагура? — и добавляют значительно: — Молодец!
Мне рады, меня хвалят лишь за то, что я есть,
ЖИВУ НА СВЕТЕ,
и я оттаиваю понемногу, а вот уже и соседку обнимаю, мать своего одноклассника.
— Как он? — спрашиваю. — Что пишет?
— Ой, далеко он, далеко, — вздыхает она, — на Дальний Восток их перевели… Ты скажи, — допытывается, — это правда, что они и по ночам, в темноте летают?
— Не знаю, — улыбаюсь, — но самолеты теперь хорошие делают.
(Сверхзвуковые, сверхвысотные бомбардировщики — истребители — перехватчики.)
Открываю калитку, ту самую, в которую протискивался когда-то Чермен с вязанкой хвороста за спиной — кинокомедийный трюк, хохот в зале, — и вижу, как два его отпрыска малолетних ожесточенно машут клюшками, в хоккей играют один на один. Увлекшись, они не замечают меня, а я стою, смотрю на них — третье поколение, если считать от моего отца; которое, если считать с н а ч а л а? — смотрю и думаю вдруг с горечью, что не знаю их толком, представления о них не имею. Старший родился, когда я окончил школу и поступил в институт, младший — полтора года спустя, и я общался с ними, приезжая на каникулы — возня, смех, детские восторги и обиды, — и общался, наезжая по выходным из города — ну-ка, покажи свой дневник! — а они росли между тем и вот гоняют себе шайбу, сопят и вряд ли помнят сейчас обо мне, том самом, которого им постоянно приводят в пример: «Алан был отличником, Алан слушался старших», — все в прошлом времени, все в прошлом.
