«Спину щиплет», — жалуется Зарина. Она к матери обращается, не ко мне, но услышав, я откликаюсь с готовностью, с напускным весельем:
«Пройдет! — переигрываю, сам чувствую: — Шарлатаны свое дело знают!»
Говорю, не оборачиваясь, боясь взглянуть ей в глаза и надеясь в то же время, что она не слышала моих слов, не разобрала — только бу-бу-бу донеслось до нее, как и до меня прежде, — и, надеясь, понимаю, что это еще одна попытка спрятаться, за кисейную ширму укрыться, голову под крыло засунуть, и понимаю, что никуда мне не деться теперь — сам-то я слышал, вот они эти слова:
«Я не муж».
«Что?» — спрашивает Фируза.
«Так, — отвечаю, — думаю вслух».
Она умолкает, и мы едем, молча приближаясь к дому, к старому креслу, в котором так удобно сидеть, если можно встать с него, когда захочется.
«Зарина, — спрашиваю, пересилив себя, — а что он тебе говорил, наш знахарь?»
«Сразу и не ответишь, — задумчиво произносит она. — Все, что сказал, все правильно».
А горы… Ах, мы не видим их на обратном пути!
Подъезжаем к дому, и таксист, прощаясь, тянется к Зарине и с чувством пожимает ей руку:
«Дай бог тебе здоровья, девочка! Увидишь, лечение тебе поможет. Клянусь матерью».
ОДИН ТАКОЙ УЖЕ КЛЯЛСЯ.
— Что с тобой? — слышу. Это Эрнст подошел, остановился рядом, а я все карандаш в руке держу, на чертеж таращусь. — Ты уже целый час стоишь как истукан. — Не дождавшись ответа, он спрашивает: — Что-нибудь случилось?
— Ничего особенного, — говорю словно во сне, — Таймураз женится.
Эрнст знает его, бывал у нас дома, гостил.
— Ну и слава богу! — говорит он. — Радоваться нужно!
— Отец чего-то уперся, — вздыхаю, — надо поехать, поговорить с ним.
— Что ты за человек?! — возмущается Эрнст. — Раз тебе надо, подойди и скажи! Черта ли молчать, дуться на весь белый свет?
Он поворачивается резко, идет к столу З. В., достает из ящика бланк увольнительной, а я стою и бормочу обескураженно:
— Да не собирался я сегодня…
Эрнст возвращается, сует мне бумажку:
— На, — говорит, — передавай от меня приветы!
— А может, вместе поедем? — спрашиваю вдруг с надеждой.
— А может, весь отдел прихватим с собой? — щурится он насмешливо. — Работа подождет, она не волк, в лес не убежит!
— А никуда бы и не делась, — ворчу. — Подумаешь, созидатели!
Спускаюсь вниз, к вешалочке своей заветной, одеваюсь, предъявляю бойцу ВОХР пропуск, выхожу, свободный, а погода морозная, но солнечная — что-то сдвинулось уже в природе, что-то сдвинулось, — и я иду, не останавливаясь, чтобы не передумать, на трамвае остановку подъезжаю, снова иду, а с крыш вроде бы капает, но сосулек не видно, нет, весной еще не пахнет. На автобусной толчея, как обычно, на то она и станция, но стоять за билетом мне не приходится — слышу, из очереди, из самой головы ее радостный возглас:
