Игровая комната | страница 19

Он и сам не знает, что носит в себе ненастье; он и сам не знает, что делать с тобой такой; он и сам не умеет пользоваться этой властью, хоть на время давать тебе отдых или покой. Ладно бы ушёл, завёл бы себе другую, уберёг, изолировал, выбил бы клином клин, — как он мягко стелет, как кладёт тебя, дорогую, обнажённой спиной на мерцающие угли.

Был бы донжуан, злой гений или убийца, — но он спокоен, его намерения чисты. Плачь ему в ключицы, не зная, как откупиться от его бессердечной, бессмысленной красоты. Ты всё смотришь и смотришь — то дерзко, то укориз¬ненно, и во взгляде зреет медленная беда.

— Как ты, думаешь вообще о совместной жизни?

— Ну,

о совместной смерти — подумываю иногда.

Вот так бы и шёл —

не касаясь ни сердца и ни руки,

под сиреневым снегом,

медленно тающим на земле.

Мы сильны, но вместе — беспомощны и хрупки;

быть бы проще, наивнее, веселей.

Так бы и шли — беспечно и налегке,

распевали песни, а не платили бы по счетам.

Снег запутывается в твоём мохнатом воротнике;

так бы и не знала, какой он холодный,

моя щека.

Так бы идти, не оглядываясь назад,

через сонные переулки и ветреные мосты;

расставаться — с радостью,

не просыпаться с утра в слезах,

не биться хрустально, не рваться на лоскуты.

Вот так бы и жили в мире.

Любая власть

обоюдоостра — ты это знаешь и сам.

Я не сдалась, я пока ещё не сдалась —

не смотри так подолгу

в мои глаза.

Где твой мальчик,

почему его голос больше тебя не греет,

почему ладони твои холодны, как снег?

Мальчик, который писал тебе

письма о Дориане Грее

и земле Никогда, в которой видел тебя во сне.

Мальчик,

с которым танцевали вы перед стойкой,

говоривший одними глазами, — давай, кружись!

Где этот мальчик, вздыхающий:

«Если б только

можно было прожить с тобой рядом

ещё одну жизнь»?

Кто сжимал твою руку в кольцах на переходе,

с кем из гостей вы вдвоём уходили вон;

это ведь не он теперь говорит с тобой о погоде?

Это ведь не он же, не он, не он?

Это не он удивлялся — «зачем тебе эти войны»,

предупреждал: «Осторожно,

много летает стрел»;

мальчик, который спрашивал:

«Что же тебе так больно,

кто же тебя вот так до меня успел?»

Где он, который шептал тебе

самой тяжёлой ночью:

«Не забывай — моё сердце бьётся в твоей груди»?

В очередь, сукины дети, в очередь, в очередь;

следующий на забвение — подходи.

Здравствуй, Новый Год, проходи сюда.

Что ты, нет, не рано — уже среда.

Доставай шампанское, режь салатик;