— Интересы польских землевладельцев на Украине также следует взять под защиту, — мягко заметил Шептицкий. — Польская нация вместе с нами борется за национальную независимость…
Грушевский неопределенно хмыкнул.
— Кроме того, — мечтательно добавил Шептицкий, — Бородянка — воспоминание моей юности. Поля, рощи, речушка, вальдшнепы, куропатки и… такие славные девчата были в Бородянке в те годы… Михаил Сергеевич! — впервые обратился он к Грушевскому, как принято в России, по имени–отчеству. — Сделайте одолжение! Нельзя ли одну сотню из вновь созданного полка имени гетмана Богдана Хмельницкого… послать на постой в Бородянку? Понимаете, присутствие вооруженной силы…
В это время дверь открылась и в кабинет вошли три офицера русской армии.
Из–за их спин выглядывали возмущенное лицо Софии Галечко и перепуганные лица обеих сановных святош.
— В чем дело? Что случилось? — воскликнул Грушевский, в гневе срываясь с места.
КИЕВСКИЕ КАШТАНЫ ЗАЦВЕТАЮТ КРАСНЫМ ЦВЕТОМ
1
Это было сверхъестественно, во всяком случае слишком неожиданно, но все–таки это было именно так: не испросив разрешения, даже не постучавшись, в кабинет вошли три офицера. Вошли прямо с улицы, не сняв фуражек, с шашками, прицепленными к портупеям.
На мгновение они приостановились у порога, осматриваясь, а затем четким строевым шагом направились через кабинет к столу. Один из офицеров — очевидно, старший — шел впереди; двое следовали за ним. Три пары шпор мягко и мелодично, приглушенные толстыми коврами, позвякивали при каждом шаге.
Шептицкий искоса, через плечо, смотрел им навстречу, равнодушно и слегка пренебрежительно.
Старший офицер остановился в трех шагах от кресла, в котором сидел Шептицкий; двое других тоже составили каблуки, сохраняя прежнюю дистанцию.
Грушевский ухватился руками за край стола, и лицо его наливалось кровью. Это черт знает что такое, беспрецедентная наглость! Ворваться в высокое учреждение, которое он возглавляет! Попирание гражданских прав! Он немедля свяжется с полковником Оберучевым, и пускай эти наглые мальчишки на него не пеняют! Им не миновать гауптвахты, а то и отправки на позиции! Где панна София? Пускай тотчас свяжется по телефону с командующим округом.
Старший офицер приложил пальцы к козырьку, отдавая воинскую честь Грушевскому.
— По приказу командующего военным округом полковника Оберучева, офицер для особо важных поручений штабс–капитан Боголепов–Южин! — отрекомендовался он.
Лихо оторвав руку от козырька, офицер четко повернулся направо, мелодично звякнув шпорами. Поворот был выполнен безукоризненно. Теперь штабс–капитан стоял лицом к Шептицкому.
