Тут Калиновский впервые широко улыбнулся, обнажив белоснежные, безукоризненно ровные зубы. Во взоре, голосе, манерах его не было ничего, кроме приязни и доброжелательства.
Тревога, владевшая Анной с самого утра, усилилась.
— Надо сделать так, — продолжал Калиновский, — чтобы поиски привели львовскую полицию к открытию, якобы вы, пани Анна Дембовская, замужем за другим человеком и к Руденко-Ясинскому никакого отношения не имеете.
Калиновский испытующе смотрел в широко раскрытые, удивленные глаза Анны.
— Пани Анна, вам необходимо сегодня, не позднее — завтра оформить с кем-нибудь фиктивный брак, чтобы спутать карты полиции.
Словно удар молнии, поразили Анну слова Калиновского. Наступило гнетущее молчание. Только мерное тиканье маятника антикварных часов, стоящих на позолоченной подставке за письменным столом, нарушило жуткую тишину. Вдруг совершенно несуразно, словно насмехаясь над священными чувствами Анны, часы проиграли гимн Австро-Венгерской империи, разливая трели флейт и легкомысленно веселое аллегро скрипок.
Анна пришла в себя. Как лань, загнанная на край бездонной пропасти, она с тревогой и ужасом смотрела на мать, на адвоката. И, будто осознав свою обреченность, Анна закрыла ладонями лицо.
Калиновский поклонился ей и виновато произнес:
— Прошу прощения, если моим советом я оскорбил вас. Я хотел только помочь… — С беспощадной логикой ум Калиновского предусмотрел все. — Я сегодня был в тюрьме, у пана Руденко-Ясинского…
— Вы его видели? — сразу словно ожила Анна. — Он знает, что мы хлопочем о нем?..
— Да, да. Я имел с ним довольно продолжительную беседу, — солгал Калиновский. — Он тоже горячился, как вы, но, в конце концов, я убедил его, что ваш фиктивный брак — единственный путь к его спасению. Он просил меня устроить свидание, чтобы самому поговорить с вами об этом.
Калиновский раскрыл кожаное портмоне и протянул разрешение прокурора на свидание Анны с мужем в тюрьме.
— Я принял все меры предосторожности. Во-первых, прошу вас, не забудьте, что вы — не жена Руденко-Ясинского; во-вторых, вы не Дембовские. Видите, это выписано на членов женского благотворительного общества пани Жилинскую и пани Капровскую… Не смею вас больше задерживать. Разговор продолжим позже, а сейчас — спешите. Я слышал, будто пана Руденко-Ясинского собираются увезти из Львова. Вы можете поехать в моей карете, я распорядился.
Даже старый Калиновский никогда не мог разгадать по лицу сына его подлинных намерений. Рука Людвига могла душить человека, а лицо в это время — дарить обворожительную улыбку. Он мог одной рукой осенять себя крестом, а другой залезать в карман соседу.
