А помните? «Стрелять таких негодяев надо. Стрелять!» Оказывается, не так все просто на белом свете.
Она убеждена, будто Алексей сам теперь глубоко раскаивается, а я вспоминаю свою встречу с ним в тюрьме (нас разделяло стекло, а говорили мы каждый в свою трубку). Пришел он, вооруженный великим множеством бумаг, выписками из кодексов, постановлений Верховного суда, и тут же принялся бодро читать, цитировать. И — в ответ на мои вопросы.
— Да, мы угнали у продавщицы овощного ларька машину,— говорит он, смеясь чуть ли не хвастливо.— А откуда, спрашивается, у нее машина?
— Расскажите о нападении на вашего дядю,— прошу я.
И тут лицо его становится задумчивым и отвлеченным.
— Есть истины,— говорит он туманно,— которые на самом деле не истинны, не так ли?
— Но все же,— настаиваю я,— попросту, как это было?
Нет, попросту он не хочет.
— Ну, зачем об этом говорить,— отвечает он мягко.— Какой смысл? Пусть думают, что я плохой.
Намекает на какую-то роковую тайну, которая должна его оправдать. А я смотрю на него и думаю: пусто в тебе, пусто. Пустотелая душа. В ней один только хлам, низкие помыслы, корысть, цинизм. Вот что изо всех сил из года в год защищала Наталья Федоровна.
— Я всю душу ему отдала,— говорит она.
Это так, это правда. А он проглотил и не поперхнулся.
Она смотрит на меня одними слезами — одними слезами смотрит! — и улыбается.
— Одиннадцать лет,— говорит она.— Я не доживу.
Да, он осужден на одиннадцать лет, а у нее больное сердце. Мы молчим. И вдруг она восстает.
— Я не верю, не верю, чтобы он мог так подчинить себе остальных — это его, его затянули, его погубили! Да, конечно, он был трудный, но он много болел... И он жалел меня... И он посадил столько деревьев... Нет, тут что-то не так, не так, не так!
Все еще метет по земле поломанными крыльями, все еще надеется защитить.
Такой перебор в родительской любви — явление нередкое (и, как мы видим, пагубное), но все же и природа, и общество в основном распорядились правильно, укрепляя родительскую любовь и тем самым цементируя семью, которая должна быть оплотом и опорой для каждого ее члена. Чтобы и взрослые, и дети тут отдыхали, набирались сил (если позволят мне столь возвышенный образ: как Антей от соприкосновения с землей).
И в связи с этим перед нами встает еще одна важная проблема — авторитета взрослых.
Единство авторитета взрослых — это, казалось бы, аксиома педагогики. Кто из нас не возмущался неразумностью и бестактностью родителей, которые взаимоотменяют распоряжения, данные ребенку, или, что еще хуже, не поддерживают авторитета учительницы. Идея единства авторитета взрослых, семьи и школы действительно стала аксиомой школьной и семейной педагогики. В самом деле, что может быть вреднее и нелепее, если отец говорит ребенку одно, а мать другое, учитель требует одного, а родители учат противоположному. Конечно — единство! Но это простое решение, примененное к жизни, оказывается слишком уж простым. Бывает, родитель в раздражении или гневе делает замечание или распоряжение столь нелепое, что другой потупляет глаза. В соответствии с непреложным требованием педагогики молча потупляет или, принудив себя, даже подтверждает нелепость. Только потом, наедине, один родитель скажет другому, что тот был неправ — потом и наедине.
