Солнце любви [Киноновеллы. Сборник] | страница 82

Гумилев так себя и ведет: взрослый человек с тайной детства.

ГУМИЛЕВ. «Для внимательного читателя ясно, что символизм закончил свой круг развития и теперь падает... На смену символизма идет новое направление, как бы оно ни называлось, акмеизм ли... или адамизм...»

МАНДЕЛЬШТАМ. Конечно, акмеизм. Нельзя предлагать два названия, если мы единомышленники. Что такое адамизм?

ОДИН ИЗ ПОЭТОВ. От Адама!

МАНДЕЛЬШТАМ. Обладать твердым, мужественным взглядом, быть ближе к природе - при чем тут Адам? Это от греков, как и понятие «акме» - цветенье, высший миг.

АХМАТОВА. Он прав.

ГУМИЛЕВ. «Мы не решились бы заставить атом поклоняться Богу, если бы это не было в его природе. Но, ощущая себя явлениями среди явлений, мы становимся причастны к мировому ритму...»

ДРУГОЙ ИЗ ПОЭТОВ. К мировому разуму?

ГУМИЛЕВ. «Наш долг, наша воля, наше счастье и наша трагедия - ежечасно угадывать то, чем будет следующий час для нас, для нашего дела, для всего мира и торопить его приближение...»

ТРЕТИЙ ИЗ ПОЭТОВ. Да, будем, как Лермонтов, как говорит Мережковский, поэтами сверхчеловечества.

ГУМИЛЕВ. «Всегда помнить о непознаваемом, но не оскорблять своей мысли о нем более или менее вероятными догадками - вот принцип акмеизма... Разумеется, познание Бога, прекрасная дама Теология остается на своем престоле, но ни низводить ее до степени литературы, ни литературу поднимать в ее алмазный холод акмеисты не хотят...»

МАНДЕЛЬШТАМ. Мы не последуем за Данте.

ГУМИЛЕВ. Мы последуем за Шекспиром.

В руках гиперборейцев тоненькая книжечка в коричневато-желтой обложке с черными буквами «Гиперборей».

ЕВГЕНИЙ. Нет, это из другой пьесы...

Эмблема кабаре спадает и свивается, как занавес.

В гостиной собираются гости, Ольга Высотская и Алиса Творогова, актрисы Старинного театра, замечают появление Гумилева, который поднимает лицо на деревянный обод люстры, с которого свисают бархатная черная полумаска и длинная женская перчатка; они усаживаются за отдельный столик в зале с затемненной сценой...

АЛИСА. Гумилев. Он не заметил тебя.

ОЛЬГА. Заметил, поэтому и взглянул на мою перчатку, которую меня угораздило забросить на люстру в день, точнее в ночь открытия кабаре в прошлом году, а Евреинов - полумаску... Сапунов одобрил нашу шалость... Боже! Как можно утонуть в Финском заливе, даже если лодка перевернулась? С тех пор я всего боюсь.