— Ну и народ! Когда вам что‑нибудь нужно, вы тут как тут, но если от вас ждут помощи, то вас днем с огнем не сыщешь, это определенно!
Но Жако уже и след простыл. Он вдруг заметил, что Бэбэ танцует пасодобль с кем‑то другим.
— Знаешь, кто это? Рыжий из Шйнклозона!
— Сейчас я ему покажу!
— Эй, погоди! — Милу удержал приятеля за рукав. — Еще не все ребята собрались. Нет Мориса, Октава. Не стоит пока начинать потасовку. Идем выпьем, я плачу…
Жако нехотя подошел к стойке вслед за приятелем. На пороге танцевального зала появился Виктор и тотчас же с озабоченным видом направился к стойке. Он тихо сказал, обращаясь к парням из Гиблой слободы:
— Послушайте, ребята, Шанклозон получил подкрепление.
Он выразительно сжал губы и процедил:
— Трое парашютистов.
— Что?
— Да — да. Трое парашютистов. Должно быть, приехали на побывку в Шанклозон. «Дальневосточники». Они как раз пьют водку в бистро. В красных беретах, все увешаны побрякушками вот отсюда и досюда…
И он показал, где у них висели ордена и медали, проведя рукой от левого плеча до пояса.
Жако схватил Виктора за отворот пиджака и крикнул ему прямо в лицо:
— А нам‑то какое до этого дело?
Он разом опорожнил свой стакан.
— Хозяин! Белого на всех!
Вошли Морис с Октавом. Жако и Милу переглянулись.
Жако отвел Шантелуба в сторону:
— Постарайся спровадить отсюда Полэна и Розетту, жаль будет, если в начале медового месяца в них угодит осколок бутылки.
— Вам еще не надоело валять дурака?
— Знай, старина, я в долгу никогда не остаюсь.
— Послушай, Жако, успокойся…
— Послушай, Шантелуб, твои проповеди у меня вот где сидят! Если ты опять заведешь свою волынку, сматы-? вай лучше удочки!
Мелодия пасодобля оборвалась. Танцующие пары расходились. Бэбэ улыбалась и, честное слово, чуть ли не приседала в реверансе, расставаясь с нескладной жердью, увенчанной шапкой огненных волос. Жако подошел к Рыжему и положил руку ему на плечо.
— Милсдарь, разрешите вас на два слова по поводу вот этой дамы, за которой вы нахально шьетесь…
Но Жако пришлось ту. т же обернуться. Кто‑то ударил его по плечу. Это был длинный Шарбен.
Они смерили друг друга взглядом. Манеры их вдруг сразу стали иными. Оставалось только переменить декорации и костюмы, и без труда можно было бы вообразить, что находишься среди ковбоев, мушкетеров или корсаров, в Чикаго или на острове Черепахи. Шарбен заявил с достоинством:
— Покорнейшая просьба не трогать этого господина;! он мой личный друг.
Это была игра.
