Лубянский генерал, хотя и был не робкого десятка, но струхнул основательно. Жуков не стал выслушивать его маловразумительный ответ о цели приезда и конфиденциальности поручения, властно прервал:
— Слушайте мой приказ. Первое: всех арестованных генералов и офицеров немедленно освободить из-под стражи! Второе: самому в течение двадцати четырех часов убыть туда, откуда прибыли! Приказ ясен?
Абакумов пытался возразить, что он все же как-ни-как начальник «Смерша», замнаркома обороны, и с ним непозволительно разговаривать в подобном тоне, но Жуков, приподнявшись с кресла, угрожающе произнес:
— Если мне доложат, что приказ не выполнен, отправлю в Москву под конвоем!
Абакумов улетел в тот же день. Можно представить, что понарассказывал выдворенный таким необычным путем генерал своему патрону Берии, а может и самому Сталину.
Выпущенные арестованные вернулись в свои армии и корпуса. Среди них было немало тех, кто накануне приезда Абакумова принимал участие в военно-научной конференции, которую проводил он, Жуков, и выступал на ней с основным докладом. Конференция проходила с 27 ноября по 1 декабря 1945 года в немецком городе Бабельсберге. Кроме командования армий, корпусов и некоторых дивизий Группы советских оккупационных войск в Германии, туда приезжали и приглашенные из Москвы представители Генерального штаба и военных академий.
Да, с этой конференцией неладно получилось. Жуков, лежа в постели с открытыми глазами, досадливо поморщился. Хотел ведь как лучше — обобщить боевой опыт, пока свежи впечатления участников сражений, а недоброжелатели нашептали Сталину черт знает что. Приписывает, мол, Жуков себе все победы. Кремлевские друзья предупредили: Сталин затребовал материалы конференции и тщательно изучает основной доклад. Жуков перечитал его — вроде все нормально, крамолы как будто нет. За исключением, пожалуй, одной фразы, где он, говоря о том, что влияет на успех боя, сражения и операции, произнес: «Я останавливаюсь на этих вопросах потому, что на протяжении всей войны я лично руководствовался ими при подготовке всех операций»*. Можно, понять так, что именно он, Жуков, их готовил. Там, в Германии, в новогоднюю ночь, он обдумал объяснение по поводу стилистической оплошности на случай, если Верховный затронет эту тему. Не затронул… Но по некоторым признакам Жуков понял — злосчастная фраза не осталась незамеченной. Верховный любил повторять, что история — это прежде всего детали. Выуживать и держать их в цепкой памяти он был искусным мастером.
