Утро было холодное, ясное, мирное, сотни людей уже кишели на городских улицах. Кинзлер возвысил голос, бродя между ними и выкрикивая:
— Братья и сестры! Мои многочисленные друзья! Внемлите слову Божьему, ибо Его слово есть истина, Его слово есть справедливость!
Он воздевал плакат высоко над головой, удерживая его обеими руками, так что всякий, кто подходил ближе, мог разглядеть надпись без помех. Плакат гласил «Бог есть любовь» большими черными буквами, хотя на другой стороне Колман приписал: «Бог есть надежда» — просто на всякий случай.
Через несколько часов, когда Кинзлер миновал часовой магазин на западной стороне Парк-стрит, солнце скрылось за верхними этажами домов. По звону в витрине он понял, что настал полдень. Часов были десятки, все идеально синхронизированы. Он немного постоял, рассматривая вращающиеся колесики, прежде чем двинуться дальше. Секундные стрелки скакали по циферблату, минутные подвигались вперед крошечными, почти незаметными шажками. Кинзлер ушел, когда стрелки достигли пяти минут первого. Он следовал за тенями облаков, идя через площадь, и остановился, чтобы обратиться к людям, столпившимся у кофейни. Когда менеджер выскочил и погрозил ему шваброй, Кинзлер сунул плакат под мышку и сбежал, а потом забрел на церковный двор, где похоронил зуб.
Хлебные палочки, которые он сложил крестиком, исчезли. Кинзлер тщательно осмотрел землю, но так и не нашел то место, которое отметил.
Повсюду, впрочем, были птицы, что-то клевавшие в траве, и Колман не сразу понял, чем они заняты: они разыскивали зуб, чтобы проглотить. Они уже съели хлебные палочки, скрыв место, где он был похоронен, а теперь решили сожрать и зуб, вырвать его из освященной земли, заключить в темные недра своих желудков, чтобы он никогда не вернулся к Кинзлеру.
Они его еще не нашли — и с Божьей помощью не найдут.
Кинзлер нашел грабли, прислоненные к стене церкви, и на их место поставил плакат. Он заорал: «Кыш отсюда! Кыш!» — и стал гоняться за птицами по двору, размахивая граблями из стороны в сторону, сверху вниз словно клюшкой. Зубцы лязгали и звенели, ударяя о землю. Лишь раз Кинзлеру удалось задеть птицу, попав по хвосту, — в воздух взлетело облачко перьев и медленно опустилось на траву. Тварь пискнула и поспешно ретировалась, приземлившись на фонарь через улицу. Кинзлер продолжал преследовать остальных, перегоняя их с места на место, пока наконец после громких воплей и хлопанья граблями по траве не улетела последняя. Двор опустел. Теперь зуб был в безопасности.
