Над головами кружили четыре птицы, и Кинзлер понял, что они вновь за ним следят. Он шикнул на Джозефа и указал наверх. До конца ленча, пока они доедали гамбургеры, он не позволял приятелю говорить.
Прошло всего лишь несколько недель с тех пор, как он попросил Господа открыть ему имена демонов, и Колман понял, что незримая рука ведет его в ресторан «Бристоу». Он случайно подслушал, как двое мужчин беседовали о птицах. «Значит, все дело в лори», — сказал первый, а второй кивнул и ответил: «Да, похоже на то», и с тех пор Колман слышал эти разговоры повсюду.
Лори. Лори. Лори.
И спасения от них не было.
Он шел по улице — мимо магазина винтажной одежды, пустой танцевальной студии, зияющей пасти метро. Когда Колман завернул за угол, ветер чуть не вырвал плакат. Пришлось вертеть его в разные стороны, чтобы удержать. Солнце отражалось в стеклах и серебристой отделке машин, стоящих вдоль улицы. Получилась похожая на жемчужные бусы вереница маленьких белых шариков, испускавших тонкие лучики света, слишком яркие, чтобы на них смотреть. Подросток с густой копной курчавых рыжих волос прокатил мимо на скейтборде и сказал:
— Истина и жизнь. Точно, мужик.
Колман не сразу припомнил, что написано на плакате. Он повернулся и крикнул, обращаясь к исчезающей фигуре:
— Ты забыл про Путь! Не забывай про Путь!
Мальчик одобрительно вскинул руку.
Остаток дня до самого вечера Колман провел, обходя почти неразличимую границу населенного района, извилистую линию, состоящую из огороженных парковок и пустых домов, за которыми терялись обезлюдевшие улицы. Он искал людей, еще не слышавших весть Господа. Когда Колман добрался до дома, луна, похожая на шар, сияла в самой высокой точке вечернего неба.
И был день четвертый.
Ночь протекла медленно; утром он открыл глаза и не мог понять, спал он или нет, и, хотя солнце встало, время явно прошло. Ему что-то снилось, но, как только он пытался воскресить сон в памяти, тот ускользал и растворялся среди теней. Единственное, что Кинзлер припоминал наверняка, — что он несколько часов лежал неподвижно, дожидаясь странного ощущения в руках и ногах, как будто они делились на части, и это означало бы, что он наконец засыпает. Но заснул он в итоге или нет, — здесь Кинзлер сомневался.
Это знал только Бог, но не Кинзлер, хотя он надеялся, что однажды ему откроется истина.
Лори снова прилетели к нему на балкон, и он спугнул их, открыв и закрыв стеклянные двери, — от внезапного громкого стука птицы тут же вспорхнули. Потом Кинзлер обулся, выбрал плакат и пошел в город. На углу квартала стоял маленький овощной магазин — он зашел туда и взял пакет маленьких очищенных морковок (витамины) и целый поднос сушеных колбасок (белки). Джозеф был прав — тело в конце концов есть храм. Кинзлер сунул морковь в один карман, а колбаски — в другой и почувствовал боками свертки — они покачивались туда-сюда на ходу. Идеально сбалансированный вес, приятная тяжесть, совсем как бремя Господнего внимания, которое удерживает все воедино и не позволяет рассыпаться на атомы.
