217-я жизнь | страница 92
– А вот раньше, когда мы с тобой много гуляли…
На что муж, тоже не подумав и не замечая зыбкой почвы, честно реагирует:
– Ну, ведь раньше ты была красивой, на каблучках так цокала… Ножки, юбочка…
И мечтательно закатывает глазки.
А меня-то уже сорвало, но пока я только набираю обороты и подсказываю ему ровным голосом:
– Здоровая была, скандалов не закатывала…
Все еще расслабленный муж автоматически начинает успокаивать меня:
– Ну, это же у тебя временно.
Не чует, что меня уже снесло.
Я таким же сюсюкающим голосом говорю:
– Ну а пока я толстая и страшная, есть и другие стройные девочки…
Антон опомнился, да поздно. Я, как первый угольный паровоз, уже набрала ход, котел у меня разрывается, пар заполнил кухню. И я перехожу на визг:
– Ты все жизни мне изгадил! Ты всегда меня бросал! Я столько раз из-за тебя умирала! А ты делал что хотел. Так всегда было! Всегда! – так стандартная женская истерика в моем исполнении приобрела некоторые новые горизонты. У нее уже то преимущество, что она дает большое поле для фантазии. Мне разумеется, не ему.
– Да прекрати ты эту чушь гнать, – он старается переорать меня. – Сколько можно в эту х-ню играть, – и он как мельница машет руками куда-то назад, показывая, что эта фигня должна остаться где-то сзади, в прошлом. – Достала! Достала своими фантазиями!
Быстрый топот к двери. Шуршание, сопение, что-то падает. Насколько я знаю Антона, он сейчас слишком активно засовывает ноги в ботинки и шипит от злости – не выходит быстро надеть. Опять что-то падает, Антон чертыхается. Далее ожидаемый звук удара дверью о косяк. И все равно я дергаюсь от звука. Затем долгая тишина. Я, подвывая себе под нос, иду за очередной порцией валерьянки.
А действительно, чем мне еще заниматься? Терзать себя мыслями о том, где он и с кем? Или просматривать прошлое – нынешнее и давнее?
Хозяйке на заметку: никогда не начинайте ссоры с мужем перед тем, как он собирается уходить. Это даст ему легальную возможность уехать надолго и без объяснения причины, не звонить, не сообщать. Ведь он чувствует себя обиженным, а потому правым.
Тот, кто называет отчаяние черным, мало в нем находился. Потому что, когда ты залипаешь в него надолго, то начинаешь различать его особые цвета, тона, запахи, шорохи. Вот багровый оттенок темноты – это ревность, моя ревность, которая все последние месяцы не отпускает меня даже на то время, когда он рядом: вдруг он думает о той, другой? Наверное, ему со мной плохо, а вот с ней хорошо и он вспоминает…