А тут еще эти письма от сыновей и смерть внука Остина, его похороны на берегу Миссури, о которых ему сообщили. Сыновья писали также о богатейших плантациях рабовладельцев, о рабах, которых по вечерам загоняют, как скот, в хлева, о травле аболиционистов. Браун больше не мог читать своим черным слушателям о великих сражениях былого: прошлое заглушалось настоящим.
Там, в Канзасе, борьба разгоралась все жарче. Лоренс переходил из рук в руки. С Юга хлынули вооруженные до зубов плантаторы. Дважды назначались выборы и дважды признавались недействительными. На новых землях росли и рабовладельческие и свободные поселения, и между ними непрерывно шла партизанская война.
Джон-младший писал, что его избрали председателем повстанческого комитета, и снова просил достать оружие.
Письма и засуха. Брауну казалось, что все внутри у него пылает, как земля, сжигаемая солнцем.
Негры приходили спрашивать, правда ли, что в Канзасе воюют за них, за их свободу. Они смотрели на Брауна вопрошающими и, как ему казалось, укоризненными глазами.
Мэри Браун видела его иссохшее лицо и понимала, что он страдает. Больше всего в жизни он ненавидел пустых болтунов, щеголявших одними пышными фразами о свободе и равенстве. Ему казалось, что теперь он уподобился этим болтунам.
Нет, пусть он стар, пусть ему пошел уже шестой десяток, но он не может оставаться в стороне, он должен действовать!
Он собрался быстро. Ни жена, ни дети не удерживали его. Они знали, что это бесполезно.
Он взял с собой в Канзас только самого младшего сына Оливера. Мальчик, тонкий, гибкий и сильный, как стальной хлыст, уже прославился тем, что победил в борьбе самых сильных лесорубов в здешних местах. Но для матери он был все еще малышом, и она впервые взглянула на мужа страдальческими глазами.
— Не бойся, мать, — сказал ей Браун, — с ним ничего не случится. Мальчик должен повидать жизнь, это ему полезно.
Уатсон, которому уже исполнилось восемнадцать лет, страстно завидовал отцу и брату; он так хотел бы быть вместе с ними! Но негры Северной Эльбы не могли оставаться без руководителя, в доме тоже нужен был мужчина для тяжелой работы, и вот Уатсон один на один остался лицом к лицу с жестокой природой.
Мать и две младшие девочки — Энни и Нэл — были не в счет. Мэри, преждевременно постаревшая от неустроенной жизни, от постоянных переездов и скитаний, была сильна только своим терпением, своей волей и спокойствием. Она привыкла беспрекословно подчиняться всему, что хочет ее муж. Даже больше: она, как и он сам, верила, что судьба избрала его для чего-то большого, важного и нужного, что именно ему, Джону Брауну, предстоит стать орудием этой судьбы. Джон сумел убедить ее в этом; сам он верил в свое предназначение так крепко, как будто голос с неба сказал ему об этом.
