— Вы разбудите Рим, — предупредил Марио, — вот вам телефон, звоните.
— Куда?
— Куда хотите.
— Я хочу в Грецию.
— Вначале шампанское, — предупредил Марио.
Они пили у него дома, в Альбано, на берегу озера. Потом запели. Итальянцы — «Белла, чао», Вайнштейн — гимн Советского Союза. Оркестранты встали. Марио стал их усаживать.
— Куда вы? Еще рано.
Ему удалось их усадить.
Тогда Вайнштейн затянул «Интернационал». Члены партии вскочили. И Марио тоже.
— Мы танцевали под него на Сицилии, — объяснил он.
И тут шампанское снова ударило в голову Гоца. И не надо было далеко ходить. Он клонился к уху Марио.
— Ты знаешь, зачем я вчера приходил? — спросил он.
— За шампанским! — ответил Марио. — И чтоб пригласить на концерт.
— Нет, — возразил Антон, — я хотел попросить…
Он запнулся.
— Все что угодно, — закричал Марио, — проси!
— Тихо, — оборвал его Гоц, — не шуми.
— Проси, — гремел Марио, — для тебя ничего не жалко. «Интернационал» прервался. В доме повисла тишина. Вайнштейн перестал дышать.
— Ну, проси, — шумел Марио, — итальянская полиция к твоим услугам! Весь оркестр смотрел на Гоца, будто он был дирижер. Вайнштейн начал молитву.
— Шма Исраэл, — произнес он.
Гоц долго молчал.
— Передайте, пожалуйста, соль, — наконец, вежливо попросил он.
Всю дорогу в Венецию Вайнштейн нежно целовал Гоца, а недалеко от Вероны сообщил, что будет рекомендовать его на свое место дирижера.
— Знаете, Гоц, я уже стар. И моя палочка по праву принадлежит вам. Только у меня к вам просьба — не просите больше соли. Вы не представляете, как она повышает давление…
В Венеции Гоц понял, что убежище он попросит здесь. Потому что здесь — родина Вивальди. Не зря во сне он плыл именно по этому городу. Не зря качалась гондола на волнах…
Венецию он не мог понять, схватить. Она уплывала от него в каналы, в лагуну, в море, и лишь белые мраморные колонны вставали из воды и уходили в небо.
В первый же вечер он взял гондолу и поплыл в свой сон.
— Все было так, как приснилось — зеленая вода, и Ка д’Оро и Грити Палас Отель. Наконец, он заметил белую Санта Мария делла Пиета.
Небывалое волнение охватило его. Он встал в гондоле и стал ждать, когда из массивных дверей появится старый маэстро и попросит сыграть что-нибудь из Вивальди.
Но старый мастер не вышел. Было тихо, и только на фронтоне молодая мадонна оплакивала своего сына…
Гоц достал гобой и заиграл концерт.
И опять на ступеньках не появился маэстро, не снял парик и не пригласил его к себе.
— Вы божественно играете, — сказал гондольер, — во всей Венеции нет музыканта, подобного вам.
