Я спросил ее, где она жила прежде, чем занималась.
– Чем занималась-то я? – возразила она. – Вот уж, право, не сумею сказать… Мы в Петербурге прежде жили: папаша служил… Ну, там и замуж вышла, за чиновника в штабе… Потом он умер… Папаша вышел в отставку… Я в Петербурге пожила еще года два… Пробовала в телеграфистки, в акушерки думала… Потом в учительницы… Тут приехала сюда – у отца домик в городе, – подвернулся Гермоген Абрамыч и… вот!
– Невесело показалось вам от Петербурга? – спросил я.
– Да-а… – протянула она, – разумеется… Там гулянья, театры, маскарады… ну, и общество, – папаша, когда служил, доходов получал много, и мы открыто жили… Бывало, какие люди не съезжались!.. пикники, музыка, офицеры… Буфф>{11}, Берг>{12}, Александринка… – И она погрузилась в приятную задумчивость.
– Ну, а здесь?
– Ну, здесь, понятно, – дичь. Отсталые понятия, безобразные шляпки, глупая мораль. Обедни, посты… О, вы не поверите, как вся эта чушь ошеломила меня тогда!
– Но вы привыкли – Гермоген Абрамыч ведь очень нравственный и очень религиозный человек…
– О, да, он очень нравственный и очень религиозный! – с ясным оттенком насмешливости воскликнула она и лукаво сдвинула свои густые брови.
От Моргунихи я подсел было к лесковской учительнице, но от этой уже окончательно не добился никакого толку. На все вопросы мои она отвечала с такой первобытной односложностью и при этом так немилосердно и неестественно пищала и таким загоралась ярким румянцем, что становилось совестно.
– Вы в духовном училище воспитывались?
– Да-с…
– Давно кончили курс?
– Нет-с…
– У вас есть матушка?
– Да-с…
– А отец и братья?
– Нет-с…
– Вы любите свое занятие?
– Да-с…
– И много у вас учеников?
– Нет-с…
– Меньше, чем у прежнего учителя?
– Да-с…
– Отчего же?
Но она так беспомощно и так тоскливо пролепетала: «Не знаю-с» и с такой слезливой миной оттопырила свою губку, что мне стало ее жалко, и я поспешил отойти от нее.
А впечатление Гермогенова визита остыло, наконец, и вскоре совершенно улеглось. Пированье мало-помалу разгоралось, принимая все более и более интимный характер. Графин с водкою наполнялся все чаще и чаще. Речи становились оживленнее. Разнообразные улыбки осветили возбужденные лица. На двух ломберных столах закипела стуколка. Клавикорды открылись, и одна матушка не без приятности пропела под их старческие звуки «Приди в чертог ко мне златой…»>{13} Волостной писарь сыграл на своей великолепной гармонии нечто из «Мадам Анго»>{14}
