У меня отлегло от сердца. Кто бы мог подумать, что так аскетически скромно выглядят пятьдесят миллионов долларов! Жена моя успела закрыть за собой дверь, а я все смотрел на это сокровище и, не сознавая того, улыбался. Оставил ей старик бумажонки, оставил! А вот родному племяннику отдать не захотел и, в свете последних событий, правильно сделал. Предвидел тот переплет, в который я, как кур в ощип, угожу, и принял меры предосторожности. Мудрый был старик, в знании гнусной природы людей ему не откажешь!
Мне очень хотелось тут же раскрыть папку и посмотреть, что там внутри, но я решил растянуть удовольствие. Долго стоял под душем, чувствуя как каждая клеточка тела впитывает долгожданное тепло, потом сухо насухо вытерся и напялил махровый халат, оказавшийся слишком коротким и тесным в груди. В таком экзотическом виде продефилировал на кухню и в мутном свете уличного фонаря приготовил крепкий кофе. Налил в кружку, захватил сигареты и коньяк, и удалился в туалет, единственное, не считая ванны, место, где можно сидеть при свете, который с улицы не видно. Расположился по домашнему, хоть и без особых удобств, и едва ли не трясущимися руками развязал тесемки.
Не знаю что я, собственно, ожидал увидеть, но содержимое картонных корочек меня разочаровало. Сверху в папке лежала тощая ученическая тетрадка листов в сорок, а под ней, в пластиковой обложке, документы на владение домом и землей. Но не на Рублевке, как хотелось бы думать, а где-то в тьму — таракани. Больше не было ничего. Озадаченно перебирая бумажки, я сделал добрый глоток кофе и закурил. Черт его знает, что все это значит, думал я, разглядывая гербовую бумагу, стоило гробить время на покупку какой-то рухляди, до которой добираться не меньше суток. Водя пальцем по строчкам, прочел: вид права — собственность, объект права — земельный участок площадью двадцать соток, расположенный по адресу… Область, район, деревня с поэтическим названием Соловьиха — все на месте, включая подпись и большую синюю печать. На участке дом и, судя по метражу, немаленький. Оказывается, дядя был латифундистом, не удивлюсь, если у него на плантации вкалывают, заливаясь потом, десятка три рабов! Вот скрытный человек, никогда о своих владениях даже не намекнул.
Отложив документы на пол, я принялся за тетрадку. Там, как я рассчитывал, выведенные карандашом фабрики имени налетчика товарища Красина, приводились номера секретных счетов и давались инструкции, как до них добраться. Вот оно где зарыто, золото партии! — усмехался я, алчно потирая ручонки, но и тут меня ждал облом. Не смотря на доходившую до аскетизма скромность, дядя, оказывается, алкал писательской славы и, тайком от общественности, царапал по ночам мемуары. Правда, надолго его не хватило. Первый и единственный эпизод едва начатого монументального труда относился ко времени начала его карьеры в органах. Повествование велось от первого лица, но как-то очень уж вяло. Глаголом сердца читателей старик не жег, однако очень скоро я вчитался и позабыл где нахожусь. Волею судеб простой провинциальный мальчишка попал в Москву и оказался причастен к событиям, о которых, по прошествии более полувека, счел необходимым поведать. Начав трудовую жизнь учеником слесаря, он прибавил себе годков и был направлен по комсомольской путевке на работу в ОГПУ…
