Дорога на Мачу-Пикчу - Николай Борисович Дежнев

Было ли у меня предчувствие?.. Ну, если только день с утра выдался муторный, но таких хмурых и пасмурных деньков хватало в моей жизни и раньше. Не работалось… Все больше отвлекался от дел и думал не о них, а о том, о чем думалось и вспоминалось. Этакий день открытых в самого себя дверей или я, как зеркало русской революции. Вообще говоря, ковыряние в себе гвоздиком мне не свойственно, эта национальная забава русской интеллигенции предполагает уйму свободного времени и склонность к самоедству, а у меня ни того, ни другого нет и никогда не было. Разве тут до самокопания, когда из-за обилия проблем некогда добежать до туалета. Сашка думает, я в Париж летал развлекаться, а я на самом деле просидел всю неделю в офисе и кроме Эйфелевой башни и аэропорта Шарля де Голля ничего не видел. Ну, еще рестораны, но без них в бизнесе никуда. Ей ведь не объяснишь, что нас в Европе никто не ждет, а такой многообещающей сделки у меня больше может и не случиться. Теперь, глядя из осени, кажется, что тогда нам с Сашкой можно было еще что-то сохранить, даже склеить, хотя выражение это мне не нравится. Только надолго ли?.. Стояла у открытого в сад окна, говорила отрывисто, глядя мимо и плотно сжав губы. Словечко вытащила из замшелого, пахнущего нафталином вокабуляра — охлаждение! Ах, граф, все кончено, мы чужие! Увы, мадам, увы, жизнь разбита, как китайского фарфора ваза! Позвольте откланяться, пойду, пожалуй, застрелюсь! Бред какой-то, в простоте слова не скажет, а и молчит то обязательно со значением. Тургеневская женщина бальзаковского возраста из дома с мезонином… А жизнь штука простая, не стоит требовать от нее невозможного. Когда же кончится наконец этот чертов дождь! Никак не уймется, сеет через мелкое ситечко с самого сотворения мира…

Я обвел взглядом сидевших вокруг длинного стола людей. Что мне до них, что им до меня? Откормленные, лоснящиеся физиономии, а в глазах-то, в глазах тревога! Ждут. Боятся. Смотрят, как на бога. Подбирал их по одному, штучно, постепенно создал команду вместе с ней и поднялся. Их благополучие, их семьи и дома, все зависит от меня. И они об этом знают… Не знаю только я — зачем мне все это надо? Неужели в юности они мечтали провести жизнь в нервотрепке, в четырех стенах душных, прокуренных кабинетов? О чем при луне говорили они своим любимым? О ценах на оборудование? О квартальном плане поставок? А может быть и не было у них молодости, может быть они сразу родились взрослыми и убийственно серьезными? Мужики с фигурами баб, женщины, считающие, что по половой принадлежности они экономисты. Да и к чему о ней, о принадлежности этой, помнить, если у каждой в ванной джакузи и в баню ходить нет необходимости? Наверняка в роддоме говорили, родился не мальчик и не девочка, а главный бухгалтер или начальник службы безопасности. Врачи шлепали новорожденного по толстому тогда уже заду и радовались, как истошно орет руководитель отдела по связям с общественность.