— Извини, — сказал он.
— Ничего, — засмеялась Маша. — Еще намерзнет.
Дима поднял голову и посмотрел на девочку.
— Ты на меня смотришь так, как будто мы только что познакомились, — заметила Маша.
— Это правда, — согласился Дима. — Ты сказала, и я сам понял. Я тебя первый раз вижу… отдельно от всех. Понимаешь?
— Конечно, понимаю, — Маша пожала плечами. — Ну и как я тебе… отдельно?
Дима смутился, потом не глядя, по памяти протянул руку и слегка дернул Машину косу.
— Извини, — снова сказал он. — Мне очень хотелось… хотя вообще-то я девчонок за косы не дергаю… Может быть, пойдем в кино? Или на выставку?
— Пойдем, — легко согласилась Маша.
Когда возвращались из кино, Дима проводил Машу до парадной. Уже совсем стемнело.
— Смотри, звезды, — сказала Маша и указала наверх.
Дима посмотрел. Звезды были чужие и ужасно далеко. Низкое городское небо для индивидуального употребления нравилось ему больше.
— Тебе нравится? — спросила Маша.
— Я редко смотрю на звезды, — признался Дима.
— Почему? У тебя плохое зрение? Но ты не носишь очки…
— Зрение нормальное. Просто так получается…
— Конечно, в городе это не то, — сказала Маша. — В городе они даже не пахнут.
— Как это?! — удивился Дима.
— Когда уже стемнеет, мы с Карениным часто ездим по полям. И вот если вечером на поле посмотреть прямо вверх, то их там много-много… Они перемигиваются разноцветными огоньками, и всегда чувствуется такой странный запах. Как будто внутри звенит тонкая-тонкая струна. Это и есть запах звезд…
— Бабушка, — спросил Дима вечером за ужином. — Как ты думаешь, звезды чем-нибудь пахнут?
Александра Сергеевна задумалась.
— Я полагаю, чуть-чуть — резедой, — наконец ответила она.
— А я думаю, да что там, почти уверен, — мальвазией, — с непонятным воодушевлением возразил Михаил Дмитриевич.
Дима хотел было спросить, что такое резеда и мальвазия, но передумал. «Какая, в конце концов, разница?» — решил он.
И отчего-то загрустил.
Дима шел по тротуару нога за ногу, так медленно, что прохожие, излучая недовольство, то и дело обгоняли его. По времени еще стоял как бы день, но уже сгустились петербургские молочно-жемчужные сумерки и на пепельно-сером небе выступили бледные звезды. Дома стемнели и как будто подернулись дымной кисеей.
Кирилл догнал Диму и молча пошел рядом.
— Ворона жива? — спросил Дима, когда молчать надоело.
— Жива, наверное. Если еще куда-нибудь не впуталась.
— Я думал, ты ее на голубятню понес.
— Так и было. Она там пришла в себя, порвала сетку, заклевала насмерть троих голубей, наелась и слиняла через дырку в полу. Дядя Федор мне потом чуть голову не открутил.
