Нежданное нравоучение пришлось не ко двору. Если уже и раньше слышался ропот, то теперь один из присутствующих прервал оратора и потребовал слова.
По всей видимости, сказал он, надобно опять поспешить с реакцией! Прошло едва несколько лет, а здешний уроженец, бывший учитель народной школы, впрочем ныне, как говорится, в золотых оковах, г-н Мартин Заландер, уже неспособен терпеть слово «республика»! В подобных обстоятельствах тем, кто еще поддерживает ее, никак не годится слушать на серьезном народном собрании столь враждебные речи. Если других желающих выступить больше нет, предлагается закрыть дискуссию и перейти к голосованию.
Заландер, который так и не садился, возвысил было голос, хотел продолжить. Несколько человек, не разобравшись в происходящем, поддержали его, другие же, кому смысл его речи был опять-таки непостижимо высок, но подозрителен, шумно ратовали против; возникла неразбериха, в коей одержали верх те, что прекрасно поняли, какой смысл Мартин вкладывал в свои слова, однако именно оный смысл был им ненавистен и невыносим.
Его лишили слова, контрпредложение выдвинуть не удалось, и означенный вопрос объявили решенным. В дальнейшем, надо сказать, он бесславно отпал; зато Мартин Заландер приобрел новый опыт. Он покинул здание и неприметную деревушку, более ни с кем не разговаривая, и, хотя приехал сюда по железной дороге, на поезд садиться не стал, зашагал пешком по дороге, что через поля и леса вела в Мюнстербург.
Во время этой одинокой прогулки он мог обдумать, в какой мере не только более-менее важному государственному деятелю, но и народному избраннику целесообразно подавлять нравственные откровенности. В конечном счете, думал он, я все же рад, что высказался! Кое-что все же останется в памяти, а коли они на свой лад пропечатают меня в газете, я тем паче громко заявлю, что слово «республика» не камень, который допустимо давать народу вместо хлеба.
Честное намерение прояснило слегка раздраженное расположение духа; бодрым шагом Мартин поднимался на холмы, которые еще отделяли его от города, а долгий летний день позволил до заката выйти на гребень, где его ожидал особенный сюрприз. На свежескошенном лугу, частью окаймленном рощею, хозяин ближней усадьбы устроил небольшое празднество — поставил под сенью деревьев несколько длинных столов, а на лужайке перевернул вверх дном огромный чан. На нем сидели три скромных музыканта, наигрывая спокойные танцевальные мелодии, Мартин уже некоторое время слышал в вечерней тишине безыскусный, прямо-таки задушевный наигрыш, а теперь увидел и молодежь, которая без толкотни, свободными группками танцевала вокруг чана, не поднимая шума, в золотом вечернем сиянии, лишь удлиненные тени танцующих плясали на золотисто-зеленой траве.
