– Дитя различает уже добро и зло. Она чувствует вину перед тобой, это я заметил. Она осознает греховность.
– Да. – Голос матери вновь сделался тонким, стало больно.
– Чувство греха порождает отчужденность. Тот, кто знает это чувство, не имеет СЕГОДНЯ, он помнит, что произошло, и предвидит то, что должно произойти.
Вновь наступила тишина, девочка слышит вздохи матери.
И опять звучит ее голос, упрямый и сильный:
– Я оставлю ее там и буду жить у тебя. Пока еще ее тайна связана лишь со мной, когда меня не станет, она будет свободна.
– А наше предназначение – что будет с ним? И со стаей? Бог хочет, чтобы мы продолжали, – молил сейчас шаман.
Но мать непреклонна.
– Мне он говорит лишь, чтобы я следовала голосу сердца. А сердце хочет дать девочке свободу.
И немного позже:
– У нас нет никакого предназначения в стае. Они не хотят наших знаний.
В голове девочки хаос. Она не все поняла, далеко не все. В основном две вещи: мать говорит с невидимым Богом. Мать собирается предать ее.
Девочка беззвучно плачет во мраке хижины до тех пор, пока не приходит мальчик с прекрасными глазами. Он садится возле нее и взглядом посылает ей блестящую карюю шутку.
Потом по небу проходит Белый Свет, и дитя забывает все. Правда, иногда возникает мысль: мать оставит ее одну в стае, и она внезапно воспринимает это с удовольствием. Так она избежит укоризненных глаз.
Утренние образы стали неясными: шаман убил зверя, кровь на его руках и руках мальчика длинные ленты непонятных слов, огонь, дым.
Девочка никогда раньше не видела огня, испугалась до потери сознания, зарылась в объятия матери.
Что помнила она еще? Странное состояние, змею в банке (что они будут с ней делать?). За хижиной, по направлению к равнине, – большое дерево. На нем яркие красные плоды. «Запретные, – говорит мать. – Ты не должна их есть».
И последний образ: они уходят, мать и она.
Взрослые тяжелы и торжественны. Глаза мальчика посылают вновь: я жду тебя…
По дороге домой начинается дождь.
Женщину на дереве возвращает к действительности стая, снова идущая прямо на ее поляну. Полуденная жара томит и расслабляет. Сегодня стая еще ленивее, чем вчера. Они вповалку падают в тень и засыпают…
Женщина смотрит сверху на спящих сородичей, таких расслабленных, таких органичных во сне. Но они столь же органичны и в своих грубых любовных играх, которым предаются, проснувшись, органичны в своей дикой непосредственности, бессвязной болтовне и смехе. Боже мой, какой у них смех!
