Все удовлетворенно замолчали — и гость, и хозяева. Все они, очевидно, думали об одном и том же — о том, кто наделяет удачей, кто оберегает дом, кто плетет-нашептывает долгую и счастливую жизнь… Потом гость, видя, что хозяева ни о чем его не расспрашивают (у них это не принято), сам рассказал о своих дорогах-путях, слегка кивнув в сторону, куда направлялся: — Иду на север.
Хозяин выдержал нужную в таких случаях паузу, потом деликатно, из приличия, осведомился:
— Далеко ли?
— Да уж неблизко. С севера поверну на запад, дойду до Финляндии. Оттуда перееду в Скандинавию. А там уж доберусь до Европы…
— Дорогу знаешь?
— Дорогу-то найду. Здесь люди подскажут, а там уже места знакомые.
— Кто у тебя там, в этой… как ее?..
— В Европе-то?
— Да-да.
— Семья должна быть…
— Аа-а…
Хозяин долго молчал, размышляя над услышанным, потом сказал гостю:
— Сейчас далеко не уйдешь.
— Знаю.
— Потому как распутица.
— Распутица не вечная.
— Летом далеко тоже не уйдешь.
— Да догадываюсь.
— Много озер и рек, много воды.
— Лето тоже не вечное.
— Верно, лету тоже приходит конец, — согласился хозяин.
Хозяин помолчал, словно мысленно примерил на себе предстоящие тропы-дороги путника, и, выдержав долгую паузу, сказал:
— Сначала здоровье надо вернуть…
Гость согласился:
— Да, надо…
Белый выздоравливал медленно. Был он бледным, под прозрачной кожей, казалось, высвечивалась каждая косточка. По утрам, перекрестившись на икону, он медленно умывался, затем крохотной половинкой расчески поправлял усы цвета осыпающейся лиственницы и такого же цвета волосы и только после этого садился за стол.
На мир он смотрел грустно, глубоко запавшими узорчатыми, то есть голубыми, глазами. Всех русских остяки обычно называли узорчатоглазыми, поскольку большинство из них обладали очами небесного цвета. А среди остяков почти не попадалось голубоглазых.
Когда Белый ни на кого не смотрел и как бы уходил в себя, из его узорчатых очей выплескивалась тоска. Всем в доме, кто видел это, становилось тоскливо. И хозяйка разговорами старалась отвлечь его от тоскливых дум. Но лучше всего отвлекали его младшие дети, особенно Роман. Мальчик лез к нему со своими игрушками, с любопытством рассматривал его необыкновенного цвета усы и волосы, пытался дотянуться до них, потрогать руками. У Белого оживали глаза. Костлявой рукой он проводил по черной головке мальчика и говорил:
— Зови меня Петром Николаевичем или дядей Петей.
— Дядя Петя, дядя Петя… — нараспев тянул мальчик.
