– Давай на «ты», – прошептала Милица Андреевна. – А то я собьюсь.
Она послушно надела предложенные тапочки, прошла по коридору и нерешительно остановилась на пороге. Честно говоря, она не ожидала, что обстановка дома, где живет известный, пусть даже в прошлом, художник и куда она попала в связи с пропажей драгоценной броши, окажется столь… узнаваемой. Почти такой же, как и у самой Милицы. Стоявшие в углу диван и кресла были изрядно потертыми, как и их ровесники – одинаковые пледы, призванные поберечь обивку. Ближе к окну стоял раздвижной обеденный стол в окружении четырех новых стульев с клетчатыми подушечками на сиденьях. Напротив красовалась полированная мебельная стенка. Когда Милица Андреевна была молодой, она тоже мечтала о такой, но их давали по записи ветеранам войны или профсоюзным активистам. В общем, ей стенки не досталось. Но с тех пор, как эти стенки вошли в моду, прошло уже лет тридцать, если не больше. На полу лежал видавший виды ковер, пианино тоже было стареньким, правда, на нем в отличие от стенки не было пыли. Милица Андреевна неодобрительно покачала головой. Похоже, до сих пор не знакомая ей Вера уборкой занималась нечасто и без особого энтузиазма.
На потолке играла солнечными зайчиками чешская хрустальная люстра – уж ее-то Милица Андреевна тоже ухитрилась купить году, кажется, в семьдесят восьмом. Люстра верой и правдой служила Милице Андреевне до сих пор. Видимо, хозяева квартиры тоже не особенно заморачивались насчет интерьера: стоит мебель, не разваливается, и ладно. Кстати, здравая позиция – неожиданно развеселилась Милица, вдруг почувствовав себя как дома. Это впечатление усиливало и то, что все полочки, полки и прочие поверхности, включая часть стола, были заставлены книгами. Хозяева явно держали их не для красоты и часто брали в руки. Зато хрустальных ваз (еще один привет семидесятым) и прочих ценных безделушек не наблюдалось. Телевизор тоже отсутствовал, а на стенах висели картины в простых деревянных рамах.
– Что ты на пороге стоишь? – воскликнула Лина Георгиевна, деликатно подталкивая гостью вперед. – Проходи, Борис сейчас придет. Руки от краски отмоет. Ох и не любит Вера прибираться! – Она покачала головой и провела пальцем по поверхности стола. – Я уж ей скажу!
– Это работы Бориса Георгиевича? – поинтересовалась Милица Андреевна, подходя поближе и рассматривая картины.
– А зачем нам чужие, если свой художник в доме есть? – улыбнулась Лина Георгиевна. – Это Верочка… ей тут лет восемнадцать. Это сам Борис. А это жена покойная, Муза Леонидовна. Она была гораздо младше Бори. Вообще-то, она была его ученицей. После войны Борис пришел работать в школу учителем рисования, а Муза тогда училась в десятом классе. Она окончила педучилище, вернулась в школу. Он только тогда и признался ей в любви. Они поженились, но детей долго не было, а потом родилась Вера. Поздний ребенок, все были счастливы. Кто же знал, что Муза уйдет так рано, оставит и Борю, и Верочку… Они уже пятнадцать лет живут вдвоем, Вера очень предана отцу. Она замечательная дочь, и они очень любят друг друга.
