они помогали распять.
В сравненьи с тринадцатым годом
их стало побольше раз в пять.
Стоит обыватель колоссом,
решающим между людьми.
Партай его в душу геноосе.
и СПИД его потрох возьми?..
От грани до грани веков
С протянутой ходим рукой,
меняя отца за отцом,
голодные, злые, босые.
Корабль сумасшедших,
страна дураков...
( Где мой колпак с бубенцом?!)
Боже, спаси Россию!
1986
Как время устроено странно,
когда хорошо нам бывает,
то время спешит постоянно.
Ах, как это редко бывает.
Свои дела и заботы
вдруг кто-то для нас забывает,
и дарит нам время тот кто-то.
Ах, как это редко бывает.
Он с нами грустит и смеется,
про жизнь говорит, про погоду,
и за день нам с ним удается,
что раньше тянулось по году,
а время несется, несется...
Умчится и время и кто-то,
кто дорог нам стал почему-то.
И новая будет забота -
считать и года и минуты
тебе и кому-то, кому-то.
А, может быть кто-то вернется
к тому, кто молчит и вздыхает,
и время другое начнется.
Ах, как это редко бывает.
Но в памяти живы мгновенья,
что жизнь нам порой посылает.
Они неподвластны забвенью.
Ах как это редко бывает.
1987
Ты музыка, сын мой, ты голос,
который дошел из глубин
духовных провинций, ты колос
астрального поля, один...
Смотри - твои слабые руки
готовят в прозрачной реке
ракушек и камушков звуки,
и влага течет по щеке.
Вот это поля, что Всевышний
для вздохов тебе подарил,
вот лес, за которым неслышим
детсад миллиардов ярил.
Они, повзрослев, восплывают
над легкой твоей головой.
И ловит планета живая
тепло их тобой и травой.
Вот рыбы в морях, вот олени
в лесах, что извел человек,
в реке затонули поленья
из многих пустых лесосек...
Прости, что на ноту печали
свернул, не считаясь с тобой.
Об этом когда-то молчали
поэты с дворянской судьбой.
Не знали об этом с крестьянской,
с мещанской.., короче, тогда,
когда ни в калужской, ни в брянской
не снилась такая беда,
Сегодня же строки напасти
выводит любая рука...
Земля загноилась от страсти
властительного дурака.
Сначала исчезнет погода
и станут дожди убивать,
Отравит младенца-урода
в себе среднерусская мать.
И станут большие машины
качать для народных господ
оставшийся только в вершине
последний земной кислород.
А ты от дерьма и заразы
не сможешь любить и дышать,
и светлой молитвы ни фразы
не вспомнит тупая душа.
И ты упадешь и заплачешь,
к себе призывая отца...
И я возвернусь, и болячки
сожну, как пшеницу, с лица.
И я заберу твою душу
