Леса кончились, пошли выжженные ярым солнцем степи с редкими перелесками, и несколько раз их замечали немецкие самолеты-разведчики, и просто «мессеры», летевшие куда-то бомбить и стрелять. Но, увидев русских, «мессеры» меняли маршруты и начинали дикую охоту, с воем проносясь на бреющем над головами солдат и поливая их сверху пулеметным огнем.
Артиллерийская канонада слышалась теперь все громче, почти рядом. И явственно вздрагивала от взрывов земля. Близко фронт, совсем близко, рукой подать. Наберись сил, солдат, для последнего рывка, и увидишь своих, обнимешь своих, расцелуешь своих, таких родных и дорогих. Соберись с последними силами, солдат!
Фильтрационный лагерь находился в лесу недалеко от города — шесть дощатых бараков, огороженных дощатым же забором с мотками колючей проволоки поверху, со сторожевыми вышками с пулеметами и охранниками. И у ворот, где находился КПП, тоже маячили охранники, в бушлатах, затянутых ремнями, с винтовками и автоматами.
Окруженцы бродили по лагерю, курили, сидя на корточках перед бараками и щурясь на солнце. Было оно уже не такое горячее, совсем осеннее, холодное и тусклое, и тучи нагонял ветер, и зачастили дожди. Тогда сидели в бараках, курили одну самокрутку на четверых-пятерых, слушали шуршание дождя по крышам, молчали угрюмо — всё друг дружке рассказали, обо всем переговорили.
День сегодня у следователя Сычева выдался тяжелый. Допросы как-то не ладились, кончались одним и тем же.
— …Ну, и дальше что?
— Дальше расстреляли нас.
— И тебя?
— И меня…
— Гм-гм… н-да… — Следователь Сычев, сорокалетний грузный мужчина с курчавой шевелюрой, покашлял, поскреб в затылке. Его глубоко сидящие маленькие черные глаза сверлили Твердохлебова. — Стало быть, не дострелили?
— Выходит, так… три пули в грудь, одна в плечо… Повезло…
— С какой стороны посмотреть, — вздохнул следователь.
— Это как понимать, товарищ следователь? — вскинул голову Твердохлебов.
— Гражданин следователь, — поправил его Сычев.
— Извините… гражданин следователь…
— А так и понимай, бывший майор. Все у тебя какие-то сказочные картинки получаются. В плен попал — контузило, и не помнишь, как попал. Расстреливали — живой из могилы выбрался… Чудеса, да и только.
— Не верите, значит? — Твердохлебов опустил голову.
— Не верю, — отрезал следователь и закурил папиросу, пыхнул дымом. — Я на этом фильтрпункте таких сказок наслушался — уши зеленые стали. Такое плетут — семь верст до небес, и все лесом… А копнешь поглубже — одно и то же: струсил, винтовку бросил и в плен сдался! Стало быть, присягу нарушил.
