— Слышь, фрицев тоже, что ли, закапывать будем? — вдруг спросил один.
— На хрен они сдались — корячиться яму копать, — зло ответил другой. — На свежем воздухе полежат, не прокиснут.
— Не по-людски как-то… — вздохнул первый.
— Только вот эту пургу гнать нам не надо, понял? — разъярился второй. — Откуда ты взялся, такой сердобольный? С того света?
— Дурной ты, Гриша, — вздохнул первый. — Дурной и не лечишься.
— Да ты давно больной на всю голову!
— Будет вам, петухи, — осадил их третий. — Нашли из-за чего собачиться.
— А чего он лезет, чего лезет? Эти суки меня только что убивали, а я их хоронить должен!? Да провались она пропадом, эта работа! — Штрафник ногой отшвырнул от себя носилки и пошел к позициям, продолжая ругаться…
Подошел Твердохлебов, окинул взглядом мрачную картину, спросил похоронщиков:
— Наших много?
— Почти три сотни. Да еще вон сколько лежит… тут на сутки делов хватит.
— Нд-а-а… — Твердохлебов вздохнул. — Сколько их по нашей земле теперь лежит…
— А сколько еще лежать будет, комбат! — отозвался похоронщик.
Отдохнуть дали недолго — поутру батальон погнали на запад. Растянувшаяся колонна штрафников месила грязь по широкой дороге, изрезанной глубокими колеями. Многие шли босиком, перебросив через плечо связанные бечевой сапоги или ботинки. Перевязанные тряпками и бинтами, шли и шли, мерили километры, вытаскивая ноги из топкой дорожной грязи. Тащили на спинах станины пулеметов, пулеметные стволы с казенниками.
Бесконечны солдатские дороги. Тянутся через леса и поля, через сожженные деревни…
— Ох, жрать хотца — сил нету, — вздыхает штрафник, вертя головой; пот заливает глаза, солдат едва успевает вытирать струйки грязным рукавом гимнастерки.
— Слышь, земляк, как думаешь, привал будет али нет? Может, еду какую подвезут.
— Подвезут… после дождичка в четверг…
— Цельный день идем — нельзя же так?
— А вчера ты лежал, что ли?
— И вчера шли… и позавчера… Считай, пятые сутки, а пожрать только раз подвезли.
— Ты о родине думай, паря, про еду забудешь, — ехидно советует чей-то голос.
— Лучше про баб…
— Кому что больше нравится.
— Мне больше рожа прокурора нравится. Который пятнадцать лет для меня требовал! — весело сообщил еще один голос, — Как вспомню — так в жар бросает!
— Да ты и щас мокрый как мышь!
— Сюда слушай, земляки! Иду раз по кладбищу и вижу на одной могиле на камне надпись: «Сара! А ты не верила, что я серьезно болен!» — И рассказчик первым зашелся от смеха, и следом за ним захохотали шагавшие поблизости.
