— Заградотряд только что расстрелял группу штрафников, — сказал майор Харченко. — В тыл бежали, сволочи.
— И много? — спросил генерал.
— Больше полсотни подлецов, — ответил Харченко.
— И всех расстреляли?
— Всех.
— Может, это раненые были? — спросил Лыков.
— Были там и раненые, ну и что? — почти с вызовом ответил майор НКВД. — Есть приказ Верховного Главнокомандующего товарища Сталина — ни шагу назад. А с них спрос втройне! Они уже раз на присягу наплевали! А многие так вообще — враги народа! Или закоренелые уголовники, или с пятьдесят восьмой статьей в обнимку! Так что, с таким народом церемонии разводить прикажете? — Майор перевел дыхание, добавил спокойнее: — Я знаю, товарищ генерал, вы считаете мои действия неоправданно жестокими.
— Считаю, — быстро вставил генерал.
— Я действую в полном соответствии с приказом наркома НКВД товарища Берии.
Стало тихо, и в этой тишине особенно громко прозвучал радостный голос радиста:
— Товарищ генерал! Лебедь на проводе!
Лыков стремительно прошел в угол блиндажа, схватил трубку:
— Лебедь, ты?
— Я. Поставленная задача выполнена. Мы на их позициях. Две атаки отбили. Большие потери… очень большие…
— Держаться до последнего! — отчеканил генерал Лыков. — Ты слышишь меня? До последнего!
Частая пулеметная стрельба докатилась до блиндажа, потом далекие разрывы гранат.
— Беляновцы пошли, — сказал начштаба Иван Иваныч Телятников.
Лыков бросая трубку, подошел к столу, взглянул на карту, проговорил:
— За беляновцами пойдут танки… Можно сказать, штрафники свое дело сделали.
Бой кипел теперь справа, в полукилометре от позиций, которые занимали штрафники.
Штрафники прислушивались к бою, переговаривались и таскали трупы немцев и своих, складывая их за окопами в две большие кучи. И получалось, что немецкая куча во много раз меньше, чем наша. Тела складывали уже по четвертому ряду, а мертвых все продолжали подносить.
— Сколько наших-то, считаете?
— Со счета сбились. Кажись, за вторую сотню перевалило.
— А на минах сколько подорвались?
— Еще сотни полторы — две…
— А фашистов?
— Да вот девяносто второго принесли.
— Во как воюем, мать ее за ногу! — выругался похоронщик.
— Так и воюем, — спокойно отвечал ему напарник. — Тут братскую могилу копать — пупок развяжется…
— Закопаем, куды торопиться-то?
С десяток штрафников курили самокрутки, пыхали дымом и задумчиво смотрели на штабеля тел, опершись на лопаты. Рядом лежали самодельные носилки — две тонкие березки и кусок брезента или плащ-палатка между ними. Многие убитые немцы были раздеты догола.
